Праздник в Римини

Следующим пунктом были Помпеи… Хотя, возможно, я что-то путаю. Но если уж говорить про Помпеи, то следует вспомнить знойное солнце, вычищенные скребками и щёточками археологов развалины и окаменевшие трупы под стеклом. Конечно, всех нас в первую очередь интересовали откровенные фрески Лупанария, а не жалкие обломки городской архитектуры. На фоне одной из фривольных настенных картинок с гетерой, лихо оседлавшей своего клиента, я предложил девушкам сделать тематические фото. Одна из них должна была сыграть роль жрицы любви, а сам я, естественно, вызвался быть удовлетворяемым ей заказчиком. Анастасия с Натальей сразу же отказались поддержать мою шалость, а вот Анна, которая уже не скрывала своей лёгкой влюблённости, дала согласие без раздумий. Я лёг поудобнее под обломком стены с фрагментом фрески, вытянул ноги и опёрся на одну руку. Анна с лукавой улыбкой перешагнула моё тело, слегка приподняла подол платья и присела на корточки ровно в том месте, где у любого здорового мужчины располагается зона вожделения. Затем она положила правую руку себе на бедро, а левой уперлась в каменный пол рядом с моей головой. Я сосредоточенно посмотрел на её живот под лёгким платьем, а она уставилась на мою голову, будто собиралась её просканировать. В таком чуть смешном и явно двусмысленном положении нас запечатлел фотоапарат Натальи. Анастасия делать фото категорически отказалась, но не только из ревности, а ещё и про причине депрессии, заставлявшей её быть предельно скромной.

Во время фотосессии Анна, нарушая композицию фрески, поставила свои руки мне на грудь и, словно кошка, изящно выгнула спину. Я почувствовал приятную теплоту её ладоней, а она подмигнула мне…

В Помпеях было жарко. Мы все отирали с лица пот и пили воду, которая стремительно заканчивалась. Разваленные временем строения почему-то не вызывали у меня печальных мыслей. Наверное, выросший вдали от вулканов и землетрясений, я просто не мог представить всего масштаба катастрофы, произошедшей здесь в пору седой античности. И даже когда нас подвели к стеклянным саркофагам, в которых лежали маленькие окаменевшие тела помпеянцев, я, как и любой другой поверхностный турист, сделал пару снимков и отправился дальше, за порцией новых впечатлений.

Впрочем, не только туристы, но и все остальные люди, подключенные к безразмерным каналам информации, которые в год моего первого итальянского путешествия ещё только зарождались, утрачивали способность сколь-нибудь глубокого погружения в текущие события, в драмы друг друга, в собственное подсознание… Очень модным стало лёгкое скольжение по глади жизни, в которой реальность так плотно спуталась с иллюзией, что люди перестали воспринимать слова всерьёз, а любые, даже самые авторитетные, оценки сразу же подвергали сомнению, не успев понять о чём конкретно идёт речь. Одним словом, предсказанная Гессе фельетонная эпоха, характерным признаком которой стала утрата человечеством большинства прежних ориентиров, расцветала во всю свою мощь. Эклектичный, эгоистический и тревожный, этот период истории, как и предсказывал немецкий классик, постепенно разделил людей на рабов Великого Иллюзиона и на тех, кто продолжал сложную игру, целью которой стало сохранение образа человека в довольно дикие времена.

В Италии 200X года ещё многое казалось радостным и понятным – по крайней мере, мне, не так давно перешедшему в третье десятилетие своей жизни. И лишь два чувства не давали мне тогда покоя – угасание интереса к Анастасии и неожиданно возникшая увлечённость Натальей, уже вовсю ревновавшей меня к Анне. Здесь стоит сказать, что мне всегда было мало отношений с одной женщиной, одной сферы деятельности, одного увлечения… Моим способом жизни стал синтез разнородных элементов, всегда порождающий что-то новое. Я крал знания и умения из самых разных областей метафизики и физики, то есть принимал самое активное участие в процессе извечной мутации всего сущего.

Внимание сразу нескольких женщин стало для меня чем-то вполне естественным и, в каком-то смысле, предначертанным. Да и сами эти женщины, ловя себя на мысли, что в мире есть много других мужчин, вокруг которых куда меньше ажиотажа, продолжали длительную и непредсказуемую конкуренцию за моё расположение, ощущая, что только так они могут достичь ощущения полёта и спонтанной радости от жизни. И я старался, как мог, подарить им этот полёт и эту радость…