Праздник Весны

— Мой послѣдній день уже прошелъ. Сегодня утромъ я долго смотрѣлъ на восходъ, когда просыпалась жизнь и свѣтлое солнце поднималось надъ моремъ. Это было такъ прекрасно, мои любимые. И съ этой красотой я уже простился. Не уводите же меня изъ тишины. Она— въ моемъ сердцѣ.

— А простился ли ты съ цвѣтами и пѣснями? Простился ли ты съ нашимъ весеннимъ праздникомъ? — спрашивала Абела.

Просилъ Лексъ:

— Не огорчай насъ въ день торжества любви.

И просили всѣ остальные.

Только Коро остался въ сторонѣ.

— Можетъ быть, — говорилъ онъ, — можетъ быть, такъ, какъ рѣшилъ самъ Галъ, было-бы лучше.

— Вспомни, Галъ, что завтра — день радости! — говорила Абела. — Завтра все будетъ служить для нашего торжества и все будетъ торжествовать вмѣстѣ съ нами. Камни будутъ говорить, Г алъ, и озера смѣяться, и луга вздохнутъ полной грудью, — а ты хочешь уходить. Мы не просимъ тебя еще надолго остаться съ нами. Нѣтъ, мы не хотимъ жертвы и ты сдѣлаешь такъ, какъ хочешь… Но завтра, завтра ты будешь вмѣстѣ съ нами.

Вершины, освѣщенныя зарей, гасли. Осталась одна, самая высокая, и она была похожа на пылающій факелъ.

Галъ смотрѣлъ на эту вершину, и было замѣтно, что гдѣ-то тамъ, въ глубинѣ его темныхъ зрачковъ, что-то боролось: искушеніе жизни съ искушеніемъ смерти.

— Я хотѣлъ умереть здѣсь, въ тишинѣ! — сказалъ онъ затѣмъ. — И закатъ этого дня я хотѣлъ сдѣлать своимъ закатомъ. Вы зовете меня на праздникъ. Я не знаю. Я не думалъ объ этомъ.

И онъ поднялъ глаза на Кредо, съ которымъ сроднился за время ихъ одиночества. У нихъ часто бывали общія мысли.

— Тебѣ тоже слѣдуетъ быть на праздникѣ! — сказала Абела писателю. — Ты живешь здѣсь уже слишкомъ долго, и на твоемъ лбу слишкомъ много новыхъ морщинъ.

— Да, да… Можетъ быть… Но я еще не кончилъ. Я не нашелъ еще того, что искалъ такъ долго.

Вершина, похожая на факелъ, погасла. Пришла ночь.

— Пусть будетъ такъ, какъ вы хотите! — рѣшилъ тогда Галъ. — Закатъ ушелъ уже безъ меня. Теперь я хочу ждать до завтра.

11

Было еще слишкомъ рано, чтобы возвращаться туда, къ храму Весны, къ мѣсту праздника.

Всѣ сидѣли на лѣсной полянѣ, вокругъ больного Гала, и Кредо былъ тутъ же.

— Разскажи намъ о старыхъ вѣкахъ! — сказала ему Мара. — Недавно я видѣла старыхъ людей, сдѣланныхъ изъ ветхаго камня. Я хочу знать, что они думали, — и мнѣ кажется, ты можешь это угадать.

У Кредо была одна сказка, о которой не зналъ еще и Галъ. Но прежде, чѣмъ прочесть ее, онъ всталъ и ушелъ въ лѣсъ.

Вернулся оттуда съ большой связкой сухого, смолистаго хвороста и бросилъ его посреди поляны.

— Я разскажу вамъ старое, очень старое. И пусть намъ свѣтитъ огонь такой-же старый, — тотъ самый, на который смотрѣли глаза нашихъ древнихъ отцовъ.

Виланъ помогъ ему зажечь костеръ и всѣ сидѣли при его свѣтѣ, багровомъ и дымномъ, отблески котораго едва долетали до высокихъ деревьевъ, окружавшихъ поляну.

— Какъ онъ слабъ! — покачалъ головой Виланъ. — Должно быть, у нашихъ отцовъ глаза были большіе, широко открытые, какъ у ночныхъ животныхъ. Они жили вотьмѣ. И поэтому, должно-быть, казались испуганными.

Смолистыя вѣтви трещали — и сыпались отъ нихъ искры. Искры поднимались вверхъ вмѣстѣ съ клубами дыма, кружились и безсильно гасли.

Кредо слѣдилъ за умиравшими искрами и говорилъ. Ему не нужна была книга. Вся сказка жила въ его головѣ,— и, можетъ быть, она родилась только теперь, въ свѣтѣ костра.

И въ памяти тѣхъ, кто его слушалъ, не осталось всѣхъ словъ Кредо. Что слова? Они улетали и гасли, какъ искры костра. Но оставалось отъ искръ багровое сіяніе, и остались отъ словъ воскрешенные образы.

12

Земля была плоская и большая. Сонно текли молчаливыя рѣки и въ озерахъ, заросшихъ камышемъ, вода была мертвая. Кое-гдѣ поднимали свои пустынныя груди высокія горы. Но что было дѣлать человѣку тамъ, въ высотѣ? Летали тамъ орлы и коршуны, и хищнымъ окомъ смотрѣли внизъ.

А люди жили внизу.

Медленно ползали по равнинамъ. Осторожно прокрадывались въ лѣсной чащѣ, насторожившіеся и злые, какъ звѣри. Рылись въ самой землѣ, какъ кроты. Пробирались глубоко подъ покровъ равнины и ползали тамъ въ тѣсныхъ проходахъ, вмѣстѣ съ чудовищными и отвратительными созданіями, — слѣпыми жителями пещеръ.

Шли черезъ пустыню, по знойному песку, который обжигалъ босыя ноги, по острымъ осколкамъ кремней.

Людей было много. Повсюду виднѣлись ихъ согнутыя спины и бѣлѣли кости мертвыхъ, — потому что они умирали такъ часто, что многихъ некогда было хоронить.

Ходили всѣ согнувшись, какъ будто на плечахъ всегда носили тяжесть. По согнутымъ спинамъ удобно били бичи.

Потому что всегда надъ людьми тяготѣлъ бичъ.

Въ тѣсныя подземелья, къ слѣпымъ гадамъ, загонялъ ихъ бичъ.

По кременистой пустынѣ, гдѣ вся дорога была вымощена истлѣвшими трупами, гнали ихъ удары бича.

И когда шли по невоздѣланной нивѣ, налегая грудью на плугъ — ихъ гналъ бичъ.

Говорили люди на разныхъ языкахъ и бичъ называли разно.

Въ одномъ мѣстѣ бичъ называли: голодъ.

Въ другомъ: рабство.

Въ третьемъ: насиліе.

А часто бичъ просто былъ сдѣланъ изъ жесткаго сыромятнаго ремня съ желѣзными колючками на концѣ. Этотъ бичъ держалъ въ рукѣ человѣкъ такой-же, какъ тотъ, котораго били.