Праздник заклятий. Размышления о мезоамериканской цивилизации

Я хочу поговорить о Дсибильнокаке, эта легенда об укромном месте, где пишут ночами, кажется мне прекрасной. Прекрасный, как затемненная комната, приют, лучше которого не сыщешь, здесь можно забыть о внешнем мире и одиноким странником войти в царство знаков, не важно, высеченных в камне, нарисованных на сложенных гармошкой листах бумаги или убористо набранных на книжных страницах без картинок, которые медленно переворачиваешь в ночной тиши. Писать по ночам, читать по ночам — невероятнейшее и притом самое легкое из путешествий. Время движется вспять, потягивается, оглядывается, лишь изредка прерываемое ударом колокола, донесшимся с башни, затерянной где-то там, по ту сторону всех эспланад и авеню, или шелестом ветра в неведомой листве, которая тотчас умолкает, подобно ветвям и лианам вокруг старого храма майя.

Читать по ночам, писать по ночам… Мне запомнился маленький мальчик из племени эмбера, живший в селении Наранхал, на берегу Рио-Тукезы в лесах панамского Дарьена. Сидя на корточках на дощатом полу хижины при свете маленькой лампы, где фитилем служил кусок витой веревки, плавающий в керосине на дне консервной банки, парень читал. Все книги, какие только можно было найти в том затерянном краю: брошюрки по истории, географический очерк, может, какой-нибудь давно вышедший из моды роман… Вокруг пламени лампы танцевала мошкара. В углу кто-то спал, уронив голову на радиоприемник, без умолку передающий афро-кубинские мелодии. Женщины возвращались с реки, слышались крики, детский смех… А мальчик продолжал читать, все в той же позе, чуть склонив голову, придвинувшись как можно ближе к свету — так, должно быть, сидел ученик Ицамны в не ведомом никому ночном храме.

Этот образ воодушевляет меня. Здесь нет ничего от легенды, и я не знаю, кем стал тот индейский мальчик. Но мне отрадно вспоминать его серьезное лицо, воздушную легкость позы, книгу в детских руках, склоненную голову. Как далеко он был тогда от всех прочих, уносимый рекой своего воображения! Может статься, он и мне помог яснее вспомнить пору, когда я сам в ночной тишине проникал в таинственный книжный мир: Николас Никльби, Ласарильо с Тормеса, Дэвид Бэлфур, «Без семьи»… Благодаря этому мальчишке я, кажется, стал лучше понимать, что связывает меня доныне с далекими ночами, проведенными без сна, когда тишину нарушало лишь шуршание слов, а стенные часы звонили слишком часто. Они во веки веков одни и те же, эти ночи за чтением или письмом, мальчик-эмбера в хижине на берегу Тукезы и старый писец-майя в покинутом храме посреди опаленного зноем леса — один и тот же человек. И в то мгновение, когда слова начинают свой полуночный танец на книжной странице, каждый мальчик, девочка или взрослый — оттуда либо отсюда, с берегов Марны или с панамской реки — в свой черед вступает под своды храма Дсибильнокак, туда, где совсем рядом бьется живое сердце бога Ицамны.

Индейский голос: Ригоберта Менчу

Мало найдется книг, настолько правдивых и так волнующих душу, как та, что посвящена Ригоберте Менчу[51], молодой индеанке из народности майя-киче, живущей на северо-западе Гватемалы. Автор говорит с нами спокойным, уверенным голосом, рассказывая, какова сегодня жизнь в том провинциальном мире, какие беды угрожают ее народу. При всей своей простоте это повествование потрясает, как всякое искреннее свидетельство. Мы открываем для себя все ужасы гражданской войны, расовых преследований и колониалистского притеснения в том регионе, что в свое время породил одну из самых древних культур (именно там аббат Брассер де Бурбур в 1860 году обнаружил «Пополь-Вух» и «Рабиналь-ачи») и является одним из самых беспокойных мест на той земле, где еще живут предки первопоселенцев. Коренное население, разделенное многочисленностью своих наречий (в Гватемале индейцы представлены двадцатью двумя этническими группами, говорящими на двадцати трех языках), подвергается бесконечным унижениям и несправедливой эксплуатации: вчера еще его преследовали испанские завоеватели из окружения свирепого военного наместника Педро де Альварадо, нынче их место заняли «ладинос»: испаноязычные потомки индейцев, испанцев и афроамериканцев, составляющие основное население Латинской Америки. История Гватемалы глазами побежденных — это бесконечная череда притеснений, хроника медленного убийства, когда никто не приходит на помощь.