Пражское кладбище

Говоря о взрывчатке, он прямо сиял. И приплюснутая физиономия, и подслеповатые глазенки преображались: он почти хорошел. Однажды он привел Симонини в свой каземат. Спустился в подпол и, отдуваясь, вынес оттуда горсть черноватых зернышек. – О, преподобный отец, – пыхтел он. – Что может сравниться с хорошим порохом? Глядите на цвет. Серовато-черный. И зерна при давлении даже не крошатся. Вот попробуйте, возьмите лист бумаги, сыпаните этот порох на лист. Вы увидите: сгорит, даже бумаги не затронет. Когда-то пропорция была семьдесят пять частей селитры, двенадцать угля, тринадцать серы. После этого в моду вошла так называемая английская рецептура. Пятнадцать частей угля, десять серы. Поэтому и проигрывают войны. Теперь же гранаты не взрываются. У нас, у истинных мастеров, а нас очень мало, к прискорбию, или же к счастию, – так вот у нас теперь вместо индийской селитры чилийская. Это штука совсем другая. – Что, лучше? – Как же не лучше. Взрывчатку, отец мой, изобретают каждый день новую. И каждая хуже предыдущей. Один офицер королевский… ну, законного, нашего короля… был один офицер, ходил с таким видом, будто знает все на свете. Подбивал меня использовать нитроглицерин. Ему и невдомек, что нитроглицерин хлопает только при сотрясении. Как его детонировать? Сидеть сверху и бить молотком, пока сам не взорвешься в первую голову? Верьте не верьте, а если будет нужда кого-нибудь подорвать, очень рекомендую старый добрый порох. Тогда да. Тогда заглядение смотреть. Мастро Нинуццо находился в экстазе. Для него в мире ничего красивей не существовало. В тот день Симонини не так уж вслушивался в эту болтовню. Но внимание обратил. И вот эти слова внезапно возвратились ему на память в январе. Что же все-таки делать с этими проклятыми счетными книгами? Где они? Неоспоримо одно: архивы и сейчас в Палермо или по крайней мере вернутся в Палермо, когда Ньево вернется с Севера. После чего Ипполито Ньево повезет их в Турин. Разумеется, морем. Нет никакого резона днем и ночью за ним шпионить. Все равно я не найду этот сейф. Ну а если найду, не открою. А найду и открою – будет страшный скандал, Ньево официально заявит об утрате ведомостей. Может открыться даже, что заказчиками преступления были мои туринские распорядители. В тишине провернуть это дело не удастся. Ну, предположим, вижу я Ньево в тишине, одного, за ведомостями. Вонзаю ему в спину стилет. Но ведь с таким покойником, как Ньево, тоже хлопот не оберешься. Испариться эти книги должны, требовали туринцы… Рассеяться как дым… Хорошо бы с ними рассеялся как дым и сам Ньево. Да так удачно, чтобы его смерть… трагическая и случайная… затмила и заставила бы забыть утрату архивов. Значит, поджечь либо взорвать здание интендантства? Серьезная затея… А вот как еще можно бы сделать. Пусть и Ньево, и архивы, и все, что с ним будет, все это пойдет ко дну во время переезда морем из Палермо в Турин. Ну, кораблекрушение. Утонут пятьдесят или там шестьдесят человек. Никому и в голову не придет, что мишенью были четыре затрепанных реестра.

Идея, конечно, оригинальна и дерзка. И трудновыполнима. Но Симонини к тому времени заматерел и опытом и умом. Он был уже не мальчишка, умевший только мутить воду с университетскими однокашниками. Он понюхал войну, пригляделся к смерти, конечно – к чужой, и определенно укрепился в намерении избежать тех альпийских крепостей, которые пообещал ему Негри ди Сен-Фрон.

Выполнение дерзкого плана требовало обдумывания. Симонини тем и занялся, благо как-то вокруг иных занятий не имелось. С мастро Нинуццо удавалось тоже обговорить деталь-другую. Диалоги велись в обстановке деликатесных застолий.

– Мастро Нинуццо. Вы, верно, гадаете, кто меня прислал. Откроюсь, что я по поручению Его Святейшества. Я послан реставрировать королевство нашего с вами монарха Обеих Сицилий.

– Отец, готов служить вам, говорите, что требуется делать.

– Скажу. В ближайшее время настанет день, когда один пароход пойдет из Палермо на континент. На теплоходе будут приказы и планы, назначенные порушить навек правление и власть Его Святейшества и обесчестить нашего короля. Мы не допустим. Этот пароход пойдет на дно, не доплывет до Турина, пусть идет на дно с приказами и с планами и со всею командой.

– Нет проще ничего на свете, падре. Используем новомодную выдумку, она уже в ходу у американцев. Это угольная бомба. Бомба, по виду точь-ну-в-точь глыба угля. Ее подкинуть в угольный трюм, а стоит ей угодить в топку – она разогреется до нужного состояния – и, пожалуйста, вот вам отличный взрыв.

– Превосходная мысль. Но когда эту глыбу бросят в топку – неизвестно. Это нас не устраивает. Требуется, чтобы все это рвануло не слишком рано и не слишком поздно. То есть не после отплытия и не перед прибытием. Чтобы не было наблюдателей. Пусть корабль пойдет ко дну в середине пути. Без каких бы то ни было свидетелей.