Читаем Пребиотики полностью

Алексей(зло): Я заметил.

Над ними зависает вернувшийся Сурков. Уровень его вдохновленности заметно возрос.

Сурков: Коллеги, вы как Ботвинник с Корчным. Нахохлились.

Алексей(сухо): Предпочитаю го.

Сурков: А ты знаешь главное правило игры?

Алексей: Го?

Сурков: Не важно. Любой игры.

Алексей в недоумении.

Играет игрок, остальные – фигуры. Он играет ими. Жертвует. Разменивает. Выводит в ферзи проходную пешку. И так далее.

Сурков садится.

А знаешь, какая фигура самая бесполезная? Та, которая мнит себя игроком. От нее избавляются в первую очередь.

Алексей(недоверчиво): И от ферзя?

Сурков вместо ответа молча улыбается.

Кашин: А если фигура на свой счет не обманывается?

Сурков: Она должна оказаться в нужной клетке в нужный момент.

Кашин: И что будет?

Сурков: Ею сыграют. Если повезет, она может даже решить исход партии.

Пауза.

Если, конечно, доживет до мата.

Алексей: А как стать игроком?

Сурков(беспечно): Без понятия. Я ж не игрок. Откуда мне знать?

Алексей(обескуражено): А кто?

Сурков: Я придумываю игры.

Со стороны сцены раздается вежливый взрыв хохота – президент в очередной раз пошутил.

Занавес.

<p>Сцена вторая.</p>

Белый дом. Кабинет Путина. На огромном письменном столе стоит картонная коробка. Путин методично открывает ящики, ящички, сейфы, тумбы, извлекает содержимое и сортирует – что-то летит в мусорную корзину, что-то аккуратно складывается в коробку, что-то остается на месте. При этом Путин прижимает плечом к уху мобильный телефон (с "хендс-фри" отношения у него как-то не сложились).

Путин: …Нет, дорогой. Не приеду. Тут на днях кое-что произойдет. Ты не удивляйся, когда узнаешь. Всё под контролем…

Пауза.

Нет. Не совсем отбой. Есть нюансы…

Пауза.

Нет. Выезжать не надо. Тем более с "ребятами". Просто готов будь. Я потом отбой дам. Сам…

Пауза.

(другим тоном) Ну как там крестник мой тонкорунный? Бодается?.. (разочаровано) Девочка?.. Нос такой шершавый – я думал: пацан… Ладно. Не важно. Привет ему, то есть ей, передавай. До связи.

Путин кладет мобильник на стол, откидывается на спинку кресла и закрывает глаза.

Гаснет свет. На авансцене возникает Лужков в белом костюме, белой рубашке и белом галстуке. Молча смотрит в зрительный зал. Вроде бы, собирается уходить, но в последний момент меняет решение и начинает возбужденно говорить, обращаясь к невидимому оппоненту.

Лужков: А вы представьте на минуточку, что мы с Леной – честные люди. Может, не особенно культурные. Вспыльчивые там, нервные. Но честные!

Пауза.

Я же пасечник. Пчеловод. Это целая философия! Дао. Отдельный мир…

Мучительно подыскивает подходящие слова.

Меня как бы нет. Я – фрагмент пчелиной семьи. У нас один мозг на всех. Сверхчеловеческий. На целого дельфина больше!.. Я ж только на пасеке живу. А потом умираю, и мой труп везут в мэрию, на стройку, на концерт, в Севастополь. Труп что-то говорит, подписывает, подпевает Иосифу и Олегу. А потом тело возвращают в семью, и оно оживает…

Пауза. Лужков на мгновение как бы переносится на родную пасеку.

У меня ж принципы. Убеждения. Я всего этого не хотел совершенно. Лично для себя мне ничего не надо. Я, вообще, другими категориями мыслю…

Мучительно подыскивает слова.

Москвичи – это такая большая пчелиная семья. Я – пчеловод. Я ей – семье – принадлежу. Весь. Без остатка. Я – ее часть. Москва – наш улей, дом нашей дружной пчелиной семьи. И я, как пчеловод, обязан о нем заботиться…

Пауза.

(тепло) Я Лену очень люблю. И уважаю. Этого никто не понимает. Ей ведь самой для себя тоже ничего не нужно…

Мучительно подыскивает слова.

Перейти на страницу:

Все книги серии Распушкин

Барнаульский натариз
Барнаульский натариз

От автора:...Начиналось всё довольно безобидно: я - политпублицист, политаналитик и политтехнолог с почти десятилетним стажем - решил сменить профессию. Стал выбирать тему для бурного старта на стезе драматургии. На поверхности лежал Распутин. «То, что доктор прописал! – обрадовался я. – Люди любят про секс и политику». Скачал кое-какие справочные материалы из интернета, решил посвятить им день-два (чтобы «быть в теме»), а посвятил два года...«Барнаульского натариза» я начал писать года через полтора – когда образы старца, императорской четы, Вырубовой и Феликса окончательно оформились. Я давно уже поставил точку, но оторваться от мемуаров, переписки и прочих текстов, имеющих отношение к Распутину и его окружению, еще долго не мог. Сейчас в моей голове - длинный роман, в котором все тайное становится явным, и все сестры получают по серьгам. «Барнаульский натариз» - это несколько сцен, дающих исчерпывающее представление о том, каким этот роман будет, когда я его напишу.

Владимир Витальевич Голышев , Владимир Голышев

Драматургия / Драма
Пребиотики
Пребиотики

От автора:Я ничего не знаю об этих людях. Хотя десять лет занимался только ими. Думал о них хорошо, потом плохо, потом очень плохо, потом очень-очень плохо. А когда захотел от них избавиться, на простой вопрос: «кого гнать будем?» неожиданно не нашел ответа. Я ведь не пас с ними скот, не крестил детей. Десять лет жизни я угробил на сгусток пустоты, сотканный из телесюжетов, стенограмм, фольклора околополитической тусовки и прочих видимостей. Мои мучители – суть существа эфирные. Демоны. Бесы. Имя им: легион. «И просили Его все бесы, говоря: пошли нас в свиней, чтобы нам войти в них». Мои бесы попросились на бумагу...«Пребиотики» я писал для себя. Как для себя чистят печень и кишечник, удаляют больные зубы и вырезают аппендицит. «Пребиотики» - это лекарство, которое мне помогло. Как моча Малахову. Грешно скрывать чудодейственный рецепт. Люди смотрят телевизор, нервничают, теряют аппетит, приобретают эректильную дисфункцию и мешки под глазами. Потому что путают личную шерсть с государственной, телекартинку с жизнью, а литературных персонажей с реальными людьми. Избавиться от этих дурных привычек помогают «Пребиотики». По крайней мере, мне помогли.И ещё. Владимир Путин, Владислав Сурков, Дмитрий Песков, Сергей Собянин, Юрий Лужков, патриарх Московский и всея Руси Кирилл, и другие официальные лица! Эта пьеса не про вас, а про ваши медиа-образы. Верю, что вы совсем другие. Не знаю точно какие, но другие. Так что не принимайте «Пребиотики» на свой счет. А лучше – вообще не читайте. Зачем вам эректильная дисфункция и мешки под глазами?

Владимир Витальевич Голышев , Владимир Голышев

Драматургия / Драма
Ярмонка
Ярмонка

От автора:Как известно (со слов Гоголя), сюжет «Ревизора» - подарок Пушкина. Якобы тот побоялся сам комедию писать и презентовал сюжет своему молодому другу. А что если Пушкин все-таки написал бы свою пьесу на «ревизорский» сюжет? В конце концов, в его бумагах нашлась короткая запись про «Криспина», которого на «ярмонке» приняли за посланника. В общем, я решил написать альтернативного «Ревизора» за Пушкина.Чтобы пропитаться пушкинским языком я несколько дней подряд читал только его. Перечитал почти всё Полное собрание сочинений. Пропитался. Потом открыл гоголевского «Ревизора» и остолбенел. «Экая мерзопакостность!» - подумал я, и дочитывать не стал. Как же Пушкин мог дружить с этим ничтожеством? Начал выяснять. Оказалось, что «дружба» началась после смерти гения. Задним числом. Пройти мимо этого подлога я не мог...«Ярмонка» - это сцены из двух ненаписанных пьес: «пушкинского ревизора» и биографической – про знакомство и «дружбу» Пушкина и Гоголя. Источником вдохновения послужили пушкинские записи из пятого тома Полного собрания сочинений и книга Юрия Дружникова «С Пушкиным на дружеской ноге».

Владимир Витальевич Голышев , Владимир Голышев

Драматургия / Драма

Похожие книги

12 великих трагедий
12 великих трагедий

Книга «12 великих трагедий» – уникальное издание, позволяющее ознакомиться с самыми знаковыми произведениями в истории мировой драматургии, вышедшими из-под пера выдающихся мастеров жанра.Многие пьесы, включенные в книгу, посвящены реальным историческим персонажам и событиям, однако они творчески переосмыслены и обогащены благодаря оригинальным авторским интерпретациям.Книга включает произведения, созданные со времен греческой античности до начала прошлого века, поэтому внимательные читатели не только насладятся сюжетом пьес, но и увидят основные этапы эволюции драматического и сценаристского искусства.

Александр Николаевич Островский , Иоганн Вольфганг фон Гёте , Оскар Уайльд , Педро Кальдерон , Фридрих Иоганн Кристоф Шиллер

Драматургия / Проза / Зарубежная классическая проза / Европейская старинная литература / Прочая старинная литература / Древние книги