— И все-таки мы с ней злились друг на друга. — Он тихонько покачался в кресле. — Чего я больше всего терпеть не мог, так это что она свою ложку, от чая мокрую, в сахарницу сует. — Уолтер покачался еще какое-то время. — И как она чихает. Чихает прям как кошка. — Старик покачал головой. — А знаете, что мне ясно стало, когда она померла? — Он поднял глаза на Тайлера, снял очки и вытер глаза тыльной стороной руки. — Что вовсе не важно, чего ты там терпеть не мог. Живешь с человеком все это время, думаешь иногда: «Жалко, мол, что на другой не женился», а после оказывается — все то, чего ты терпеть не мог, ни хрена не значит. Если б я только знал, понимаете…
— Все мы просто стараемся делать как лучше, — сказал Тайлер.
— Я не старался. Я ведь был настоящий негодяй, пока не состарился. А вот теперь каждую ночь лежу в этой нашей кровати без сна и думаю о тех делах, что в прошлом творил. Только память ведь странная штука. Я думаю: «А делал я это или нет?» Она-то меня терпеть не могла. — Уолтер кивнул. — Думаю, да. А что с Конни Хэтч произошло?
— Уолтер, я уверен, вы не правы, что ваша жена вас терпеть не могла.
— Доживите до моих лет, Тайлер, тогда станете что-то понимать. Люди не любят слышать правду. Они это ненавидят! — Старик снова покачал головой. — Так вы не знаете, что случилось с Конни Хэтч?
— Нет. Только она ничего не крала, я в этом уверен.
— О людях трудно знать наверняка. Я слышал про нее по радио. Она украла у кого-то драгоценности и похитила что-то из конторы на Окружной ферме.
— Я уверен — она этого не делала. Полицейские хотели ее допросить, и я полагаю, она испугалась.
— Если невиновна, чего же бежать? — Уолтер махнул рукой. — Хотя, я думаю, кто же из нас невиновен?
В школе Кэтрин рисовала картинки. На картинках она рисовала женщин с отрубленными головами, из них лились большие красные капли крови. Она нарисовала картинку с женщиной в красном платье, острый каблук-шпилька был воткнут ей в живот.
— Обожемой! Это что такое? — сказала Мэри Ингерсолл, склонившись над низеньким столиком. — Кто это?
Звонким голосом девочка ответила:
— Вы.
А после этого, еще более поразительно, она посмотрела Мэри прямо в глаза. И какой это был взгляд! Будто этому ребенку вовсе не пять лет, а скорее тридцать пять, и в детских глазах светилось знание всех недобрых мыслей, которые когда-либо приходили Мэри в голову.
— Кэтрин — воплощенное зло, — сказала потом Мэри мистеру Уотербери, директору школы. — Вы наверняка подумаете, что я сверхчувствительна, но вы же знаете, как я люблю своих ребятишек. — Мэри одарила директора взглядом, от которого что-то дрогнуло у него внутри.
— Ах, Мэри, — ответил он, — вы одна из наших лучших учителей. Мне не по душе видеть, что вам приходится терпеть все это.
Мэри даже не пыталась сдержать слезы, брызнувшие у нее из глаз.
— Бог мой! — воскликнула она. — Сейчас только ноябрь. Как я смогу дотерпеть до июня с этим созданием в моем классе?!
— Когда много лет тому назад я только начинал работать, — ответил директор, указав жестом, чтобы молодая женщина села поближе к его столу, — у меня в классе был ученик… Ох, я понимаю, это прозвучит глупо, только я этого маленького парнишку до смерти боялся. — Мистер Уотербери открыл ящик стола, достал перочинный ножик и принялся чистить им ногти. — Ах, что за мальчик! — Директор покачал головой. — Он был не из очень хорошей семьи. Это всегда всплывает, Мэри. Когда ребенок в классе попадает в передряги, всегда обнаруживаются передряги в семье. — Он взглянул на Мэри, изобразив на лице какую-то преувеличенную гримасу. — Когда ребенок попадает в передряги, обнаруживаются передряги в семье.
Мэри наклонилась вперед, заливая слезами стол:
— Ну а мне-то что делать?
На самом деле, в глубине души она чувствовала что-то очень приятное.
— Мы попросим Ронду Скиллингс разобраться в этом, — заверил ее мистер Уотербери. — Вам не придется больше выдерживать все это в одиночку. — Он бросил ножик в ящик и задвинул ящик резким толчком. — Не придется выдерживать в одиночку. Нет уж, дамы и господа, это я вам обещаю.
В широком окне директорского кабинета закатное солнце творило что-то чудесное с небесами. Казалось, что горизонт раскрашен в розовые и пурпурные тона широкими мазками кисти, попавшей в детские руки.
— Вы только взгляните на это! — произнес мистер Уотербери, хотя прошло очень много лет с тех пор, как он комментировал солнечные закаты.
— Ах, и правда — вы только посмотрите на это! — откликнулась Мэри.