Преданье тёмной старины. Пути изгоев

– Меня взял себе хан Кончак, – вздохнул Горыня, – когда его орда вернулась в степь, он умер, и я остался у его сына Юрия Кончаковича. В 1205 году он выдал свою дочь за Ярослава, сына Всеволода Большое гнездо. С половецким посольством я оказался во Владимире, и хан Юрий Кончакович отпустил меня служить к князю Юрию Всеволодовичу. Его я сопровождал во всех походах, пока он меня не оставил в Москве. Однако пора нам возвращаться.

* * *

Алёша шёл домой изрядно проголодавшись. Известное дело, молодецкие забавы пробуждают зверский аппетит. Ещё издали он увидел, как из их окон валит дым.[12] Изба у отца Иоанна богатая, рубленная на подклёте.[13] Такие избы звались «горницы», так как стоящий на подклёте сруб, словно возвышался на горе, отсюда и название. Пол в горнице из струганных досок, а они в то время были очень дорогие. Плотнику чтобы выпилить из дерева и обстрогать одну доску, требовалось полдня. В горнице находилась печь, окна маленькие, и располагались под самым потолком, через них-то и валил дым из печи. Зимой окна закрывали деревянными щитами – вавалоками. В горнице стоял рубленый стол, за которым семейство трапезничало, сидя на лавках. Рядом с горницей находилась другая комната – светёлка. Звалась она так, потому что окна в этой комнате были больше чем в горнице, и там было светлее. Большие окна в избе звались «красные». Затягивались они «бычьим пузырём». Мясники специально для этого обрабатывали желудок быка.

На зиму «красные» окна закрывались ставнями, а летом тепло, окна открыты. В светлице жена и дочери отца Иоанна занимались рукоделием, а сам священник любил тут читать церковные книги. Был у него «Псалтырь» из липовых дощечек вместо страниц, залитых воском, с нацарапанными на них буквами. Еще «Евангелие» из пергамента, с картинками из жития святых. Эту книгу отцу Иоанну пять лет назад, подарил новгородский тысяцкий[14] Якун Немнежич. Он в то время был в новгородском посольстве посадника[15] Юрия Иванковича. Это посольство ездило в Перелеславль – Залесский, звать князя Ярослава Всеволодовича на княжение в Новгород. Покончив с делами посольскими, тысяцкий Якун Немнежич, заезжал в городок Москву к Амбалу Ясину, с которым у него были дела торговые. Тот познакомил Якима Немнежича с отцом Иоанном.

Во дворе священника возле избы – горницы стояли ещё клети – такая же изба, но без печи. Там его семейство обитало в тёплое время года. Отец Иоанн сидел на скамеечке, врытой в землю возле клетей, и ожидал, когда жена накроет стол для трапезы. Младшие братья и сёстры Алёши, уселись в клетях на лавках за столом, и поглядывали в сторону избы: когда же матушка принесёт горнец?[16] Матушка Купава варила борщ. Название этого блюда произошло от растения бощевик, его клали в суп. В XIII веке капуста ещё была мало известна на Руси, и вместо неё использовался борщевик.[17] Ох, и вкусный запах распространялся из избы – горницы! У всего семейства текли слюнки, ждали с нетерпением, когда матушка Купава поставит на стол горнец с борщом. Алёша вошёл во двор в тот момент, когда она несла горнец из избы в клеть.

– Пришел, стало быть, орясина[18] дубовая, – усмехнулся священник, глянув на старшего сына. Он поднялся со скамейки: – Опять с Яшкой да Ефимкой друг дружку дубинами охаживали?!

– Есть хочется, – Алёша проводил взглядом мать, скрывшуюся в клетях.

– Трапезу заслужить надобно, – усмехнувшись, кивнул отец Иоанн. Он подошёл к сыну: – Ну-ка прочти псалом Давиду.

Задумался Алёша, но ненадолго, а потом начал читать наизусть:

– Вскую шаташся языцы и люди поучищся тщатным.

Призадумался Алёша, вспоминая.

– Ну что замолк?! – нахмурился отец.

– Не тако нечестиве, не тако, но яко прах, – продолжил Алёша.

– Какое не тако, яко прах?! – взревел отец Иоанн. Он схватил толстую палку, которую использовал в качестве посоха: – Изгоем хочешь стать?!

Гоить – на славянском языке означает «жить». Изгой, это человек изгнанный «из жизни», ему запрещалось заниматься тем, что испокон веков кормило его семью. Сын священника получал приход отца, и таким образом имел возможность кормить свою семью. Но закон гласит: «Если поповский сын грамоте не выучился – он изгой».

– Я грамоту знаю, – ответил Алёша, глядя на дубину в руках отца.

– А для попа Псалтырь, та же грамота! – орал отец Иоанн. Он размахнулся палкой, что бы от души приложиться по спине сына.

Эх, не зря Горыня обучал Алёшу борьбе свиля! Едва поднял отец руку с палкой, перехватил её Алёша, нырнув под родителя своего, приподнял его и швырнул на землю. Даже подумать не успел: «Хорошо ли поднимать руку на батюшку своего?!» Всё произошло само – собой. Только когда посох отца оказался в руке Алёши, а родитель валялся в пыли и охал, понял он что натворил. Отшвырнул Алёша посох в сторону и выскочил со двора. Отец Иоанн охая, встал, хромая подошёл к забору, увидев убегающего сына, заорал:

– Изгой! Прокляну!