Жан говорил, что прежние реставраторы в принципе не могли работать с полотном – вся краска за ночь возвращалась обратно, а их преследовали кошмары. Однако, что, если моя плата за возможность работать с ними – и даже более того – это однажды остаться в них самих? Стать частью полотна, так как едва ли можно стать частью прошлого? Во-первых, потому что оно уже прошло и новых «актеров» не принимает, во-вторых, потому что наблюдаю я за событиями со стороны, не «вселяясь» ни в кого из них.
Сажусь на кровати.
Едва воздуха в легких становится достаточным, этот вопрос, как все предыдущие разы, вновь отходит назад, в стеллажи «до лучших времен» и «подумаем об этом позже».
На первый план выступает настоящее потрясение от того, что я увидела перед тем, очнуться.
Явуз нашел картины!
Что же будет с Лале, когда он узнает (или догадается?), кто автор картин. Почему-то теперь, после гипотезы Лео о реинкарнации, я уже не могу так равнодушно наблюдать за прошлым, как за каким-то фильмом. Зная, что эта девушка может быть Я в своей прошлой жизни..
Конечно, звучит, как бред, о чем я и сказала Лео.. но если на то пошло, ведь действительно слишком много совпадений..
Еще раньше это вызывало у меня сомнения, просто я не позволяла себе поверить в возможность настолько глубинных слоев сверхъестественного. Но с другой стороны, если я верю в перемещение в прошлое с помощью старого куска бумаги, видела монстра-вампира и карпатскую нечисть, то почему заодно не поверить в перерождение душ и в прошлые жизни?
А еще в то, что в этой прошлой жизни я совсем не боялась Влада, в ужасе сбегая от него.. а наоборот, кажется.. любила?
Не этим ли обусловлено его отношение, которое было значительно странным с самого
моего появления в замке? Вряд ли это можно списать на дружескую привязанность, обусловленную «троицей неразлучников». Потому что Лео, который (допустим, окей, на мгновение) в прошлой жизни был Асланом – почему-то пришелся ему не по вкусу. Они постоянно цапались, ссорились и едва не доходили до драки.
А вот отношение Влада ко мне.. да, его точно нельзя назвать дружеским. Думаю, когда Локид говорил обо
мне, он опять лукавил. Играл, так сказать. Сейчас я уверена, что говоря «подруга» он имел ввиду значение слова «девушка, партнер», а не «друг».
Выходит, его «особенное» отношение ко мне обусловлено тем, что очень-очень давно их с Лале связывала искренняя любовь? Быть может, она даже была единственной во всем мире, кого он действительно любил?
Это он хотел, чтобы я однажды поняла?
Но даже если так, не стоит забывать, что и тогда, когда это было – он тоже был не безобразным чудовищем из Темных, а всего лишь юношей. Да, пусть мрачным и поглощённым местью всей Османской империи и миру в целом, но
Мысли в моей голове начинают биться с такой силой, не находя себе там места, что она сейчас, кажется, взорвется. Да уж, я желала успокоится работой с картинами – а в итоге увиденное меня так взбудоражило, что, кажется, сон мне теперь не грозит в принципе.
Оборачиваюсь на сестру – Милли спокойно спит, кажется, даже на том же самом боку.
Эх, мне бы так!
Понимаю, что своими суетливыми вошканьями в итоге лишь разбужу ее – потому выбираюсь обратно в общий салон.
Никого нет.
Царит тишина и – проклятье! – те же люминесцентные лампы. Я надеялась, что хоть тут обнаружу прежнее яркое освещение. Что ж, ладно.
Пробираюсь в барный уголок, откуда Тэд нам доставал напитки, и достаю жестяную баночку колы. Очень надеюсь, что никто не расценит это, как ночные незаконные посягательства на имущество Ратвена.
Сильно морщусь, когда банка с шумным «ПШ-Ш-Ш» открывается.
Замираю.
Все еще тишина.
Да уж, когда пытаешься быть тише воды – даже едва слышный скрип может казаться невероятной громкости грохотом. Осторожно прохожу обратно и сажусь в одно из кресел. Не успеваю сделать и глотка, как знакомая дверь вдали отъезжает в сторону, и на мгновение я чуть щурюсь от яркого света, поступающего из салона Ратвена.
Очевидно, он меня все-таки услышал.