Предание Темных

Так проходит томительных несколько мгновений, которые тянутся для Лале настоящей бесконечностью под упрекающим взором учителя, после чего он заключает:

– В любом случае нужно ехать и выступать, раз мы заявлены. Уже как получится.

– Не думаю, что хоть как-то получится, ходжам Мустафа.. – начинает Лале, но учитель отмахивается, не желая и дальше слушать ее с тем, чтобы разочаровываться еще больше.

И уже когда Лале оказывается у самых дверей, покидая кабинет, он ее окликает:

– И да, Лале-хатун, я давал вам список сочинений Сократа для подготовки.

(..лале оборачивается к заре и протягивает ей свиток сочинений сократа..)

– Да..

– Так вот, возьмите его обязательно с собой. Я должен вернуть его своему другу, который будет на конкурсе.

– Эм.. да, конечно, я возьму.

Выскользнув за дверь, Лале впервые жалеет, что дала свиток Заре – нет, она конечно рада, что смогла осчастливить девушку, и уж тем более научными трудами, что во дворце вообще редкость… Но из-за этого теперь она вновь не может пойти в свои покои, а должна зайти к гарем и забрать эти листки.

И хвала Всевышнему, если она там еще не наткнется на Мехмеда. А учитывая пристрастия ее кузена – гарем вскоре станет тем самым местом во дворце, где можно будет с наибольшей вероятностью заиметь с ним встречу.

* * *

К тому моменту, когда служанка открывает перед ней дверь, Лале успевает обдумать множество вариантов действий, которые она могла бы предпринять для спасения своих друзей от уготованной им Первым Указом Мехмеда участи, и среди них оказались даже самые невероятные. Впрочем, Лале бы сочла их при этом самыми действенными, если бы не одно, но очень важное «но».

Самый простой вариант был, как логично – попросить у самого Мехмеда отмены его указа, что решило бы проблему, как говорится, по такому же щелчку пальцев, по какому она была создана. Если уж он так просто отменил указ своего отца, то что ему будет отменить при желании свой собственный? Но вот тут-то и вставала проблема.

При желании.

Лале была уверена, что не сможет сделать совершенно ничего для того, чтобы у Мехмеда появилось таковое желание. Если она даже придет к нему и скажет, что согласна вступить в его единомышленники, он потребует, чтобы она отказалась общаться с «плебеями», как того хотел с самого начала. И она знала, что он даже повторит это с глумливой ухмылкой. А если Лале даже сделает вид, что согласна с этим условием (решив, что будет встречаться с друзьями более тайно), это все равно ничего не даст. Потому что если после этого она попросит его отменить указ, он, со все той же глумливой ухмылкой спросит, почему ее так интересует судьба пленных мальчишек, если теперь среди них нет ни единого, с кем бы она пожелала общаться.

Даже если бы Лале, в порядке бреда, действительно попыталась за этот ограниченный срок втесаться в друзья кузина, и действительно найти с ним общий язык – чтобы он, уже как подруге, пошел ей на встречу.. едва ли бы из этого что-то пошло. Мехмед был из той редкой категории людей, которые ни с кем доподлинно не дружат, а взаимодействуют либо на фоне выгоды, либо на фоне забавы (рассмешите меня, мои шуты), либо для того, чтобы рядом с этими людьми казаться самому себе лучше.

Конечно, оставался самый последний, чисто девичий и совершенно унизительный, по разумениям Лале, способ – попытаться разжалобить его своими слезами.. но и слезы, как она успела заметить, не берут Мехмеда. В зависимости от ситуации, они его либо раздражают, либо доставляют радость, подобно триумфу победы, и не из-за этого ли она так спешно покинула залу после оглашения Указа, не давая ему этим насладиться?

Потому, когда Лале проходит мимо служанки, входя в комнаты гарема, она приходит в твердому, пусть и совершенно мрачному выводу – она совершенно ничем не может помочь Владу и Аслану, и совсем скоро они отбудут в другую школу, которую, как резонно заметил Али-бей, вернее будет называть тюрьмой.

Но подняв глаза, Лале на мгновение кажется, что она сама сейчас очутилась в тюрьме заместа ребят.

Темные витражи на окнах комнат гарема совсем не дают попадать внутрь солнечным лучам, из-за чего они больше походят на какие-то поделенные прутьями клетки, лишенные света. А ведь бедные девушки гарема живут тут постоянно!

Лале поежилась, обращаясь к старшей гарема:

– Добрый вечер, Гюль-хатун.

Женщина оборачивается к ней и приветливо наклоняет голову:

– Добрый вечер, госпожа. Чем обязаны?

– Я хочу повидать одну из девушек. Зару.

– Зару? – лицо Гюль-хатун тут же омрачается неким раздражением – что ж, ну она-то как раз здесь.

Недовольно дернув головой, она бросает куда-то через плечо:

– Подойди.

Лале смотрит ей на спину, куда судя по всему она и обращалась, и только сейчас замечает позади, в самом дальнем углу, девушку. Ее голова опущена, а плечи слегка подрагивают, говоря о сдержанных рыданиях.

На призыв старшей, Зара тут же встает, утирает лицо и смиренно подходит, стараясь скрыть свои красные глаза.