Но больше всего в глаза бросается даже не все это, и не его различие с тем образом, что был у меня в голове. А то – насколько сильно вошедший мужчина похож на портрет, который так внимательно разглядывает Влад. Если бы не явная старина полотна, я бы даже подумала, что это именно он там изображен.
Поймав мой удивленный взгляд и ловко проследив его траекторию, Грэдиш улыбается и поясняет:
– Это мой предок, тоже Грэдиш. Говорят, между нами есть сходство.
Кажется, этот факт немало льстит мужчине.
Однако, услышав это, Влад тут же переводит на него взгляд и смотрит слегка замутненным взором, после чего как-то отрешенно и отрывисто заявляет, точно слова стоят ему больших усилий или дико пересохло в горле:
– Да. Вы
В отличие от моего – замечание Влада (даже с большой натяжкой назвать комплиментом это едва удастся) кажется неуместным и даже слегка оскорбительным, что не укрывается и от самого Грэдиша. Былых горделивых огней в его глазах будто и не бывало – кажется, он даже немного трезвеет и тушуется, но если спросить его отчего – едва ли сможет ответить на этот вопрос.
Однако, тон Влада (хотя в нем нет ни угрозы, ни недовольства, ни даже какой-либо холодности) заставляет поежится даже меня, не говоря уже о прямом адресате его обращения.
После пары мгновений гробового молчания, Грэдиш хлопает в ладоши, точно подводя черту под какой-то темой, прежде чем начать новую, и с натянутой улыбкой говорит:
– Что ж, рад знакомству. Господин Влад, леди..?
Но Влад не дает мне ответить.
Тряхнув головой, будто бы окончательно прогоняя посторонние мысли, он улыбается в ответ той же фальшивой благожелательной улыбкой, которую я уже видела четверть часа ранее у парадного входа владения Грэдиша.
Прежде сложно было поверить, что Влад, как и Ноэ, играл в школьном театре. Однако теперь, глядя, как он по щелчку пальцев натягивает блистательнейшую (и фальшивейшую по сути) улыбку на свое лицо, подобно своему другу, который проделывает это регулярно с иллюзорной скоростью – не остается сомнений, что учили их определенно одни и те же мастера.
– Мы тоже рады – заявляет он уже совершенно другим тоном, заставляющим Грэдиша в миг вернуться к былой раскрепощённости – это мисс Дженна Бёрнелл, художник-реставратор. Я говорил вам о ней.
– Ах, да!
Глаза Грэдиша тут же расширяются, точно он увидел восьмое чудо света. Интересно, что такого ему про меня наплел Влад, не считая приставки «художник», когда я в жизни своей не продала ни одной собственной картины? Собственно, то, что я рисовала, и картинами-то назвать сложно. А Влад подавно не знает и о них.
В чем он еще утрировал мои способности? Сказал, что я внучатая племянница Ван Гога, или что сохранение Мона Лизы в Лувре в ее первозданном виде – это моих рук дело? Судя по всему, что-то очень близкое к этому.
Потому что теперь Грэдиш поворачивается в пол-оборота, глядя на меня в упор и спрашивает с жаром, даже не скрывая своего живейшего интереса:
– И как ваши успехи в восстановления картин, мисс Дженна?
– Каких именно? – на всякий случай уточняю.
А то мало ли, что он имеет ввиду после «
– Ну.. – тушуется – господин Влад говорил, что мы уже начали реставрацию..
– А, да – киваю – тех картин. Конечно. Спасибо, все весьма успешно. Я уже привела в порядок полторы картины из трех.
Брови мужчины удивленно стремятся вверх. Он уже открывает рот, чтобы что-то спросить – его почему-то приводит в дикое недоумение мой прогресс (или, быть может, напротив медленное продвижение реставрации), но в последний момент он передумывает и так же молча рот закрывает.
Однако, продолжает иступлено на меня глазеть.
Кажется – вот, кто точно выпил лишнего.
– Мистер Грэдиш – тут же отвлекает его внимание на себя Влад – мы с вами почти все обсудили по телефону. Хотелось бы услышать ваше решение о продажи полотен.
– И глянуть на них, конечно – добавляю – оценить возможность восстановления конкретно этих трех картин.
Иначе зачем я вообще сюда приехала?
Игнорируя Влада и даже не повернувшись в его сторону, а все так же глядя на меня, Грэдиш возбужденно отвечает:
– Да, такие необычные картины, согласитесь? Османская империя, запрещенные изображения людей. А в какой период написаны!
Кажется, мое сердце пропускает удар.
Неужели ему тоже известно, что эти картины написаны в период становления Влада Дракулы монстром? В эти четыре года, окутанные мраком и тайной?
Но нет, он говорит совсем о другом:
– ..острый момент в истории Валахии, в каком-то смысле переломный. Знаете, мисс Дженна, ведь Валахия..
И чуть заплетающимся языком (из той стадии опьянения, когда мозг еще способен фильтровать что и кому он говорит, но язык уже не способен должным образом воспроизводить эти фразы на свет) Грэдиш принимается рассказывать мне об основании княжества, откуда и был родом Влад Дракула.
Только вот о самом Дракуле он, конечно же, не говорит ни слова – лишь сухие и нудные факты о войнах да междоусобицах самой Валахии с кучей подробностей, из-за которых я с большим трудом не засыпаю прямо стоя.