Предание Темных

– У себя на родине я воевал. Это была партизанская война, мы прятались в лесах. У нас было средство, чтобы скрыть от глаз противника важные документы. Например, карты. Это смесь воска и отваров трав – она долго и сложно готовится, но если нанести ее на полотно – его изображение будет скрыто.

– Навсегда? – ужасается Лале.

– Что вы, Лале-хатун! Чтобы оно вновь стало явном, достаточно лишь будет прогреть холст. Например, положить его на печь.

Теперь она уже удивленно хлопает ресницами.

Ничего подобного она прежде не слышала, но у нее нет никаких оснований не верить учителю. Ведь, если на то пошло, холст он тогда ей все-таки отдал. Если уж он хотел его уничтожить – незачем было так себе все усложнять и затягивать. Достаточно было его тогда порвать и все.

Заметив, что Лале все еще держит горшочек на вытянутых руках с некоторым сомнением, учитель накрывает кисти ее рук своими, побуждая взять вещь плотнее:

– Берите. Как только завершите портрет, покройте его тонким слоем этого средства и дайте немного просохнуть. После этого для всех непосвященных ваша работа будет казаться лишь слегка засаленным пустым куском холста.

– Но таковым не будет? – все-таки в последний раз спрашивает слишком уж обеспокоенная предстоящим Лале.

– Не для вас, и не для тех, кто знает об этом.

Наконец, девушка прижимает горшочек к себе плотнее и едва удерживается, чтобы прямо здесь не запрыгать от радости:

– Это так здорово! Настоящее спасение от закона без уничтожения! Кто придумал такое чудесное средство?

Улыбка Димитриса тут же стягивается и он опускает глаза, заметно погрустнев:

– Одна девушка. Она знала каждое растение в лесу, любила их, разговаривала с ними. Думаю, они отвечали ей и раскрывали свои секреты. Но.. к сожалению, она умерла.

– О, ходжам Димитрис, мне так жаль..

– Да.. – он как-то апатично махнул рукой – ну да ладно, ни к чему ворошить прошлое. Надеюсь, этот раствор ваш поможет избежать беды, Лале-хатун.

* * *

– Куда ты? Поди-ка сюда.

Шахи-хатун окликает Лале, когда той уже почти удается незамеченной улизнуть из комнаты. Они договорились встретиться с Сафие в условленном месте, и до этого ей еще надо было забежать в летний домик, чтобы забрать ее покрытый маскировочной массой портрет. Но очевидно, она была недостаточно тиха..

Досадливо вздохнув и признав поражение, девушка оборачивается и возвращается к наставнице.

Женщина достает какую-то шкатулку и протягивает ей, едва касаясь пальцами, точно какого-то невероятной ценности бриллианта:

– Знаешь, где покои шехзаде Мехмеда?

Лале кривится об упоминание одного его имени, но все-таки отвечает неохотным кивком:

– Да.

– Вот, отнеси это его наставнице, Дайе-хатун. Скажешь страже, они тебя проведут.

– Наставница Мехмеда? – удивляется Лале – уж не к ней ли вы теперь ходите вечерами?

– К ней – чуть улыбается Шахи-хатун той улыбкой, что свойственна людям, предавшимся приятным воспоминаниям – в молодые годы мы дружили. Я тебя нянчила, она – шехзаде, пока его не сослали в Манису.

Лале замирает, впитывая каждое слово.

Впервые, с момента прибытия ко дворцу Мехмеда, она слышит хоть что-то о его прошлом. Признаться, до его прибытия и о его существовании она не могла даже догадываться. А тут, выясняется, он был сослан нарочно.. Но когда?

Зная, что наставница никогда не ответит на подобный вопрос прямо, Лале исхитряется и спрашивает иначе:

– Ого, это сколько ж лет вы с ней не виделись?

– Лет девять, поди..

Лале быстро отнимает от своего возраста озвученную цифру и

(..ты помнишь мехмеда? по пять лет вам было, когда его..)

получает ответ «пять». Про этот же возраст говорил вскользь и дядя Мурад, но, выходит, именно в этом возрасте ее маленький кузен покинул дворец.

– Но за что можно было сослать пятилетнего ребенка?

Лишь озвучив фразу, Лале понимает, что ее мысли вырвались наружу. Сообразив, что ее одурачили, Шахи-хатун поджимает губы и недовольно напоминает:

– Дайе-хатун тебя уже, наверное, заждалась. Беги скорее.

Однако, когда Лале приводят в означенную, пышно убранную комнату – она оказывается пуста. Служанка тут же кланяется и убегает докладывать Дайе-хатун о посетительнице, предложив в это время Лале располагаться в покоях.

Впрочем, располагаться Лале не особо хочется. Она впервые оказывается в этой части дворца и с опаской оглядывает убранство. Почему-то смутное чувство тревоги без всяких оснований поглощает ее с ног до головы, и единственное, чего ей хочется – поскорее отдать Дайе-хатун шкатулку и уйти отсюда.

Наверняка, в шкатулке что-то ценное – потому что в обычных случаях для того, чтобы что-то передать, отправляют слуг. Лале уже собирается быстренько открыть вещицу и посмотреть, что такого в ней хранится, как дверь резко распахивается.

Лале поспешно передергивает руками, даже не осознавая, что это напротив выглядит еще более подозрительно, и уже открывает рот, чтобы поприветствовать хозяйку покоев, как..

– Ты?!

Губы Мехмеда искривляются – видно, что эта эмоция обусловлена тем, что он не менее ее удивлен и ошарашен этой встречей.

– Что ты здесь делаешь?!