Предания вершин седых (СИ)

Олянка хоть и проголодалась с дороги, но не спешила притрагиваться к каше: под вопросительно-суровым взором Морозки кусок в горло не лез. Любимко тем временем взял слово — а говорить он умел — и складно, последовательно, подробно изложил гостье всю историю Олянки. Рассказал он и о том, как они с Куницей во время войны в занятом навиями городе спасали людей своей кровью от повальной хвори, косившей всех от мала до велика; поведал он и о том, как удалось вернуть жителям три четверти отнятых у них захватчиками съестных припасов. Конечно, не забыл Любимко с уважением упомянуть и Бабушку, и Стаю с Кукушкиных болот, в разгар недуга помогавших людям редким целебным снадобьем и кровью. Олянка мысленно всем сердцем благодарила Любимко и возносила хвалу его учёности: у неё самой никогда бы не получилось всё так складно и хорошо рассказать. У него был прирождённый дар слова, усиленный и отточенный учёными занятиями и книголюбием. Ничего он не упустил, всё преподнёс в истинном свете, ничего не перелицевал и не перевернул с ног на голову, был правдив и искренен. Искренностью переливалось каждое слово в его речи, как самоцвет драгоценный.

— Вот и весь рассказ, гостья уважаемая, — подытожил он. И обратился к семейству: — Родные мои, всё ли я верно рассказал?

— Верно, верно, — подтвердил батюшка.

— Каждое слово — правда, — поддержала матушка. — Тут и добавить нечего.

Задумалась белогорская гостья, глядя на Кориславу.

— Значит, сестрица у моей избранницы — Марушин пёс, — проговорила она. — Вот как судьба сложилась!

Девушка поднялась, пылко сверкая честными глазами.

— Какая уж есть, — проговорила она с горячностью. — И я от сестрицы не отрекусь даже за все сокровища Белых гор! Стыдиться мне нечего, а коли ты гнушаешься таким родством, то ступай, гостья уважаемая, и поищи себе другую невесту.

С последними словами её медово-карие очи влажно заблестели, и по пылающим щекам скатились по очереди две крупные слезинки. У матушки глаза и не просыхали с самого первого мига, с того отчаянного «ой-ой, пусти её», и под каждым словом Кориславы они подписывались, каждое они заверяли своим материнским одобрением.

— Да! Верно говоришь, дитятко! — воскликнула она, когда та замолкла. — Уж прости, гостья уважаемая, за речи неласковые, да зато правдивые.

— За правду не просят прощения, матушка, — промолвила Морозка. — Корислава, голубка...

Поблёскивая кольчугой и стальными наручами, она поднялась с места — рослая, ладная, ясноглазая. Подойдя к девушке, женщина-кошка протянула к ней руки раскрытыми ладонями кверху. Та робко вложила в них свои маленькие изящные ладошки и тоже встала.

— Услышанное здесь заставляет меня задуматься о многом, — сказала белогорская гостья. И, заглянув девушке в глаза, добавила мягко, ласково: — У меня нет сомнений в том, что ты — моя суженая. Корислава, горлинка, не плачь и не тужи, отречься от сестрицы я от тебя никогда не потребую, у меня и в мыслях такого не было.

С целомудренной нежностью она поцеловала Кориславу в лоб. Повернув открытое и пригожее, светлое лицо к родителям, женщина-кошка прибавила:

— Матушка, батюшка, уж коли судьба в поисках суженой привела меня на запад, на попятный я не пойду. Нельзя правду вычеркнуть, какова бы она ни была. Сейчас меня зовут дела службы, а завтра к обеду ждите меня снова. — И, нежно склоняясь и касаясь дыханием зардевшейся щёчки Кориславы, улыбнулась-мурлыкнула: — С подарками и гостинцами.

Перебивавшиеся на грани голода жители получили помощь от Белогорской земли: пшено и овёс, пшеницу, масло, рыбу, яйца, сушёные овощи и ягоды, мёд. Весело сияло солнышко, бурно таял снег, играли на улицах дети — весна шагала стремительной поступью. А Олянка всё вспоминала пророчество Бабушки: «Встретитесь вы, когда падёт стена отчуждения между Белыми горами и Воронецким княжеством». Означало ли это, что встреча с ладой была уже близка?

8

Грохотали падающие стены, рокотали камни, гремели сокрушаемые кровли, рассыпаясь, точно игрушечные, под ударами сгустков хмари. Точно обезумевшие, навии швыряли радужные шаровые молнии, разбивали и рушили, громили и равняли с землёй... Кричали люди, придавливаемые обломками. Многие не успевали выбежать и были погребены под руинами.

— Бегом, на улицу, быстрее! — кричала Олянка.

Кого-то ей удавалось вышвыривать из жилищ до их разрушения, кого-то она вытаскивала, перекинув через плечо. Детей выбрасывала из окон на руки взрослых. В Зимграде творилось бедствие. Не землетрясение, не ураган, а кое-что пострашнее: навии безумствовали напоследок, решив не оставить в столице камня на камне.

Что привело Олянку сюда, в самое средоточие беды и опасности? «Шу-шу-шу, — толпились в её голове шепотки молвиц. — Зимград, Зимград! Иди в Зимград!» Да ещё приснились ей серые глаза с золотыми ободками... «Лада!» — ахнуло сердце.

— Вот тебе, проклятый! — прорычала Олянка.

Костяшка в её руке обернулась коротким толстым копьём, которое, свистнув в воздухе, пронзило навия-разрушителя насквозь вместе с доспехами и пригвоздило к стене дома. Дом уцелел, а Олянка кричала в окна: