Преданная. Невеста (СИ)

Я шлю нахер свою самоуверенную интуицию и понимаю, что подруга не готова.

– Лиз, не надо... – делаю еще один шаг к ней. Придерживаю за плечо, как бы прося лечь.

– Руки убрала и пошла нахуй, – она же сбивает. Даже прикосновение мое чувствовать не хочет.

Дальше смотрит на катетер в вене. Дергает его и толкает поставленную недавно капельницу. У меня сердце подскакивает к горлу. Мне кажется, я только порчу, а не помогаю.

– Лиз… – Зову ее, всхлипывает. Дрожит вся. Пытается спустить ноги с другой стороны, я оббегаю. Прижимаю колени к кровати. Она снова бьет по рукам. Толкает.

– Ты можешь уйти? Уйди, блять! Я тебя видеть не хочу!

Произносит с таким отчаяньем, что у меня по коже мурашки.

Мы пересекаемся взглядами и в ее я читаю, что она ни черта не кокетничает. Ее мутит от меня. Подозреваю, от жизни тоже. И что мне с этим делать... Не знаю.

Поднимаю руки и отступаю. Внутри гадко. Сердце вылетает.

– Я ухожу. Только ты не вставай.

– Вон! – Она еще раз взмахивает рукой, указывая на дверь. Я разворачиваюсь на пятках и правда выхожу.

Дальше – на автопилоте. Поймать медсестру. Попросить срочно зайти. Дождаться под дверью, когда выйдет и скажет, что капельница на месте. Пациентка успокоилась. А дальше... Пытаться как-то жить.

Я спускаюсь по лестнице, чувствуя, что тело всё еще бьет мелкая дрожь. В голове – сумбур из мыслей, безнадеги и чувства вины. Мне понятно, за Лизу личный кризис я не проживу, но как помочь эффективно – тоже не понимаю. Может просто уйти? Может с концами? Думаю об этом и чувствую себя еще большей предательницей...

Смотрю на экран прожужжавшего телефона и не с первого разу складываю буквы в слова. Слава спрашивает: "Всё ок?", а я не знаю даже, как ему честно ответить, насколько не ок...

Толкаю двери, промямлил что-то невразумительное в ответ на пожелание хорошего дня от сотрудницы клиники на рецепции. Спускаясь с крыльца, смотрю под ноги, поэтому первым делом вижу заступившие мне дорогу носки начищенных до блеска мужских туфель. Дальше чувствую пальцы на коже.

Поднимаю голову.

– Привет, – Смолин выглядит уставшим, хмурым, всё так же сконцентрированным. Тоже ездит сюда каждый день. Я рада, если мы с ним не пересекаемся, но сегодня не повезло.

– Добрый день, – здороваюсь глухо. Он кивает в сторону. Я снова подмечаю для себя разницу. Из короля мира в растерянного отца.

– Уделишь мне пять минут?

Могу отказать, но киваю.

Мы отходим в сторону от крыльца на небольшой, скрытый от окружающих аккуратно офорленными кустами пятачок выложенный тротуарной плиткой. По периметру здесь стоят вполне приличные лавки, но садиться Смолин не торопится. И я тоже стою. Обнимаю себя руками. Тру плечи. На улице противно, холодно, влажно. Мне в пальто не очень комфортно, а мужчина и вовсе в пиджаке. Видимо, из машины.

– Как она? – Спрашивает, смотря в мое лицо так пристально, что я почти физически это чувствую. Он, уверена, хотел бы хороших новостей, но у меня пока всё по старому.

– Заговорила со мной. Послала нахуй. Сказала не приезжать больше.

Смолин кривится. Смотрит над моей головой туда, где находятся окна ее палаты. Вернувшись к моему лицу, обещает:

– Она отойдет. Заговорила – уже хорошо.

И вызывает у меня улыбку.

– Думаете? – Мой вопрос выражает закономерный скепсис. Вместо ответа – выдох. Он цедит сквозь зубы: "что ж такое, блять", а потом тянется к карману. Достает сигареты.

Открывает пачку и разворачивает ко мне. И я раньше – никогда, а сейчас холодные пальцы сами тянутся. Беру, сжимаю губами. Киваю в благодарность за то, что подкурил.

Смолин тоже затягивается своей и начинает двигаться. Туда-назад по периметру нашей маленькой переговорки.

Я смотрю на него и впервые в жизни полноценно курю. Не понимаю пока, когда наступит успокаивающий эффект. Затяжка. Задержка. Выдох. Слежу, как тлеет. Сбиваю пепел на землю между плит.

Мужчина останавливается и все же садится на одну из скамеек. Упирает локти в разведенные широко колени. Я смотрю на него сверху, но превосходства не чувствую. В спину толкает никому не нужное сострадание.

– Я думаю, всё будет хорошо, – даю прогноз, который никто давать права не имеет. В ответ получаю специфическую благодарность: Руслан поднимает голову и улыбается кривовато. Смотрит внимательно. Слегка качает головой...

– Я чувствую огромную вину, Юля. Перед ней.

Не хочу это знать и слушать. Киваю и снова затягиваюсь. Не хочу иметь с ним ничего общего. Знаю себя: я склонна жалеть. Проникнуться к кому-то – две минуты. Я до сих пор помню, как он в ту первую ночь сидел на ступеньках больницы. Курил без остановки и смотрел в одну точку. Он здесь один. И она там одна. И я...

– Наверное, вам есть, за что. – Спасаюсь очевидно излишним цинизмом. Смолин в ответ усмехается.

– Ты вроде добрая, но сучье что-то есть...

Никак не реагирую. Смотрю на него и редко моргаю. Определенно есть. В частности, благодаря вам.

– Мы ругались. Я в эти дни много раз прокручивал наши слова: мои и ее. Я сказал, что если все вокруг имеют к ней претензии, то дело скорее всего все же в ней.