Преданная революция: Что такое СССР и куда он идет?

Другое дело – переходный режим. Диктатура отражает прошлое варварство, а не будущую культуру. Она налагает по необходимости суровые ограничения на все виды деятельности, в том числе и на духовное творчество. Программа революции с самого начала видела в этих ограничениях временное зло и обязывалась, по мере упрочения нового режима, устранять одно за другим все стеснения свободы. Во всяком случае и в наиболее горячие годы гражданской войны вождям революции было ясно, что правительство может, руководясь политическими соображениями, ограничивать свободу творчества, но ни в каком случае не претендовать на роль командира в области науки, литературы и искусства. При довольно «консервативных» личных художественных вкусах, Ленин политически оставался в высшей степени осторожен в вопросах искусства, охотно ссылаясь на свою некомпетентность. Покровительство Луначарского, народного комиссара просвещения и искуств, всяким видам модернизма нередко смущало Ленина, но он ограничивался ироническими замечаниями в частных беседах и оставался крайне далек от мысли превратить свои литературные вкусы в закон. В 1924 г., уже на пороге нового периода, автор этой книги так формулировал отношение государства к различным художественным группировкам и течениям: «ставя над всеми ими категорический критерий: за революцию или против революции, – предоставлять им в области художественного самоопределения полную свободу».

Когда диктатура имела горячую массовую базу под собою и перспективу мирового переворота пред собою, она не боялась опытов, исканий, борьбы школ, ибо понимала, что только на этом пути может быть подготовлена новая культурная эпоха. Народные толщи еще трепетали всеми фибрами и думали вслух впервые за тысячу лет. Все лучшие молодые силы искусства были захвачены за живое. В те первые годы, богатые надеждами и отвагой, созданы были не только наиболее цельные образцы социалистического законодательства, но и лучшие произведения революционной литературы. К тому же времени относится, кстати сказать, и создание замечательных советских фильмов, которые, при бедности технических средств, поразили воображение всего мира свежестью и напряженностью подхода к действительности.

В процессе борьбы против партийной оппозиции, литературные школы оказались одна за другой задушены. Дело шло, впрочем, не об одной литературе. Во всех областях идеологии производилось опустошение, тем более решительно, что на большую половину бессознательное. Нынешний правящий слой считает себя призванным не только политически контролировать духовное творчество, но и предписывать ему пути развития. Безапеляционное командование распространяется в одинаковой мере на концентрационные лагери, агрономию и музыку. Центральный орган партии печатает анонимные директивные статьи, имеющие характер военных приказов, по архитектуре, литературе, драматическому искусству, балету, не говоря уже о философии, естествознании и истории.

Бюрократия суеверно боится того, что не служит ей непосредственно, как и того, что ей непонятно. Когда она требует связи между естествознанием и производством, она – в широких масштабах – права; но когда она повелевает, чтобы исследователи ставили себе только непосредственные практические цели, она грозит закупорить наиболее ценные источники творчества, в том числе – и тех практических открытий, которые чаще всего появляются на непредвиденных путях. Наученные горьким опытом естественники, математики, филологи, военные теоретики избегают широких обобщений – из страха, что какой-нибудь «красный профессор», чаще всего невежественный карьерист, грозно одернет новатора притянутой за волосы цитатой из Ленина и даже из Сталина. Отстаивать в таких случаях свою мысль и свое научное достоинство значит наверняка навлечь на себя репрессии.

Но неизмеримо хуже обстоит дело в области общественных наук. Экономисты, историки, даже статистики, не говоря уже о журналистах, больше всего озабочены тем, как бы хоть косвенно не попасть в противоречие с сегодняшним зигзагом официального курса. О советском хозяйстве, о внутренней и внешней политике можно писать не иначе, как прикрывши тыл и фланги банальностями из речей «вождя» и поставив себе заранее задачей доказать, что все идет именно так, как должно идти, и даже лучше того. Хотя стопроцентный конформизм и освобождает от житейских неприятностей, зато он влечет за собою самую тяжкую из кар: бесплодие.