Преданная

Я хочу пролистать дальше, но журнал закончился. Последний документ в файле — свидетельство о ее смерти. Причиной смерти названо несколько огнестрельных ранений. Я хочу рассеять воспоминания о том, как она тогда упала на улице. Хочу знать больше о ней, своем отце и о Дэвиде. Обо всем, что отвлечет меня от мыслей, как закончилась ее жизнь.

Стремлюсь немедленно что-то предпринять, и около полудня я отправляюсь с Зоей в диспетчерскую. Она разговаривает с сотрудником о встрече с Дэвидом, а я смотрю в пол, чтобы ни в коем случае не увидеть происходящего на экранах. Чувствую, что, если взгляну на них хотя бы на мгновение, уже не смогу отвернуться. Без остатка растворюсь в моем старом мире, потому что не знаю, как жить в новом.

Но Зоя все продолжает разговаривать, и я, не удержавшись, смотрю на большой экран, висящий напротив: Эвелин сидит на своей кровати и перебирает какие-то предметы на тумбочке. Я подхожу ближе, чтобы рассмотреть, что там такое. Женщина, сидящая за одним из столов, обращается ко мне:

— Это персональный канал Эвелин. Мы наблюдаем за ней круглосуточно и без выходных.

— Вы можете слышать ее?

— Конечно, нужно только сделать громче, — отвечает женщина. — Но обычно мы выключаем звук. Трудно выносить болтовню целую смену.

— Что это? — киваю я на экран.

— Какая-то статуэтка, — женщина пожимает плечами. — Она часто ее разглядывает.

Я узнаю эту вещь: я видела ее в комнате Тобиаса, где спала после своей несостоявшейся казни в штаб-квартире эрудитов. Она сделана из синего стекла, имеет абстрактную форму и более всего напоминает падающую воду, застывшую во времени.

Я привычно прикасаюсь к ямочке на своем подбородке, как всегда, когда пытаюсь что-то вспомнить. Он тогда рассказал мне, что эту фигурку ему дала Эвелин, когда он был еще ребенком, и попросила спрятать ее от отца, который, будучи альтруистом, не одобрял красивых, но бесполезных вещей. Тогда я не задумывалась об этом, но сейчас вижу, что статуэтка много значит для Эвелин, раз она сопровождала ее от сектора альтруистов до тумбочки в штаб-квартире эрудитов. Может быть, это был ее способ восстать против системы фракций? Эвелин на экране подпирает рукой подбородок и смотрит на статуэтку еще какое-то время. Потом быстро встает и выходит из комнаты.

Эта синяя штука является символом бунта. Скорее всего, она просто напоминает ей о Тобиасе. До сих пор мне не приходило в голову, что, уйдя со мной из города, Тобиас не просто взбунтовался против своего вождя, он еще и отказался от матери. И она тоскует о нем. При всех трудностях, которыми сопровождались их отношения, кровные узы не могли порваться. Такого не бывает.

Зоя дотрагивается до моего плеча.

— Ты хотела спросить меня о чем-то?

Я киваю и отворачиваюсь от экрана. На той фотографии, где она стояла рядом с моей матерью, Зоя была совсем юной, но все равно она должна что-то знать. Лучше бы, конечно, спросить Дэвида, но он — руководитель Бюро, и до него так легко не добраться.

— Я хотела бы узнать о своих родителях, — говорю ей. — Я читаю мамин дневник, но не нашла там ничего определенного о том, как она встретилась с моим отцом и почему они присоединились к альтруистам.

Зоя неохотно кивает.

— Хорошо, я расскажу тебе то, что знаю. Пойдем в лабораторию. Мне нужно перекинуться парой слов с Мэтью.

На ходу она держит руки за спиной, а у меня в руках планшет, полученный от Дэвида. Экран весь в отпечатках пальцев и нагрелся от моих ладоней. Я понимаю, почему Эвелин постоянно рассматривает статуэтку: она — последнее, что у нее осталось от сына. Так же, как этот планшет — последнее, что осталось у меня от матери. Так я чувствую себя ближе к ней.

Наверное, именно поэтому я не в состоянии дать его Калебу, хотя он имеет право прочитать то, что в нем содержится. Просто я не могу сейчас расстаться с планшетом.

— Они встретились в школе, — начинает свой рассказ Зоя.

— Твой отец был очень умным, но психология никак не давалась ему, и его учитель, — эрудит, естественно, — обходился с ним из-за этого очень сурово. Твоя мать предложила позаниматься с ним после школы, и он сказал своим родителям, что работает над каким-то школьным проектом. Они занимались в течение нескольких недель, а затем продолжали втайне встречаться. Насколько я помню, одним из их любимых мест был фонтан в южной части Миллениум-парка.

— Букингемский фонтан? Тот, который на болоте?

Я представляю отца и мать, сидящих на краю фонтана перед бьющей в небо струей и болтающих ногами в воде. Я знаю, что этот фонтан давным-давно заброшен и никакой воды там быть не могло, но хочется представлять все покрасивее.

— Приближалась Церемония Выбора, а твой отец стремился оставить фракцию эрудитов, потому что увидел кое-что ужасное…

— Что?