Преданное сердце

Около полуночи все стали разъезжаться, но мы с Сарой Луизой решили еще пройтись по территории университета. Очень многое тут изменилось, лишь отдельные кусочки сохранились такими, какими мы их помнили. Мы прошли мимо здания Кэлхаун-холла, где я когда-то стоял и смотрел, как Сара Луиза очаровывает массы. В Кэлхаун-холле прошли одни из моих лучших занятий, а в Сайенс-холле, что напротив, — одни из худших. А что сделали с Сентрал-холлом? В пятидесятых годах там было женское общежитие. Как звали ту девочку, которая там жила и с которой гулял Уилл Меткаф? О ней еще сочинили песенку и вогнали Уилла в такое смущение, что он перестал с ней встречаться. А вот там мы устроили снежный бой, когда в пятьдесят первом вдруг случился буран; а вон там, на террасе Рэнд-холла, рос мой ананас. Тысячи давних воспоминаний внезапно нахлынули на меня. Где сейчас те времена? Что осталось от них? Только то, что я продолжал носить в своей голове. И все те люди, которые собрались на нашу встречу, были похожи вот на эти места: старые друзья, внезапно превратившиеся в незнакомцев. Тогда, в пятьдесят четвертом, я и представить себе не мог, что Крокетт, Пек или Тейт когда-нибудь станут мне чужими, а теперь получалось, что, хотя мы и испытали сегодня какие-то чувства, их как бы уже и не существовало.

Когда мы вернулись домой, Сара Луиза сразу легла спать, а я был так возбужден, что еще долго бродил по комнатам. Если бы еще недавно кто-нибудь спросил, сколько у меня друзей, я бы ответил, что сотни. Сегодня же я понял, что у меня нет ни единого друга. Да, я знал множество людей, но все они были подобны Вандербилтскому университету — все они принадлежали прошлому. Я зашел в кабинет, хотел было включить телевизор, но, сам не зная почему, вдруг взял с полки книгу. Когда это случалось со мной в последний раз? Удивительным образом я открыл книгу на том месте, где было написано про университет:

"Стояла неделя Большой регаты. Оксфорд — ныне потопленный, сметенный с лица земли, безвозвратно ушедший, подобно сказочному Лайонессу, — так стремительно обрушились на него потоки воды, — Оксфорд в те дни был городом с гравюры. По его просторным, тихим улицам ходили, разговаривали люди — так же, как они ходили и разговаривали еще во времена Ньюмена; все — и его осенние туманы, и его сероватые весны, и редкое великолепие его летних дней — таких, каким был тот день, когда цвели каштаны, а над фронтонами и куполами несся громкий и чистый колокольный звон, — все дышало мягкой сыростью тысячелетий учения".

Боже, как хорошо! Что это за книга? "Возвращение в Брайдсхед"? Ивлин Во? Я быстро пролистал страницы, нашел пролог и прочитал: "Достигнув расположения роты на вершине холма, я остановился и оглянулся на лагерь, только-только завидневшийся сквозь утренний седой туман". Я схватил книжку и сел. Столько времени я искал что-нибудь заслуживающее внимания, и вот теперь, когда казалось, что все потеряно, я наткнулся на это; остаток ночи я провел вместе с Чарльзом, Энтони Себастьяном. Солнце уже стояло высоко, когда я прочитал последние строки: "Убыстрив шаг, я подошел к хижине, служившей нам приемной. "У вас сегодня какой-то особенно бодрый вид", — сказал мне заместитель командира".

Как раз в эту минуту открылась парадная дверь и появилась Дорин, наша приходящая служанка, и первое, что она сказала, было, конечно же, "Бодрый у вас сегодня вид. Наверно, хорошо выспались после вчерашнего".

— Я всю ночь читал.

— Как, и спать не ложились?

— Сейчас лягу.

— А миссис Сара Луиза встала?

— Нет еще. Она вчера совсем измоталась, и девочки тоже пришли поздно. Пусть поспят, сегодня ведь суббота.

— Начну с серебра. — У Дорин был выходной, но вечером у нас должны были быть гости, и она пришла помочь. — Да, вид у вас точно бодрый!