Преданное сердце

Подробности покушения выяснились лишь через несколько месяцев, после того как некоему террористу по имени Бернд Зигерт надоело находиться в бегах и он явился в полицию и дал показания. Через некоторое время он продал их журналу «Штерн», где они появились под заголовком "Von Waidenfels Terrorist packt aus".[111] Правду говорил Зигерт или нет, знал только он сам, но его рассказ, по крайней мере, объяснял происшедшее больше, чем смогла объяснить полиция. По словам Зигерта, "Красным бригадам" стало известно от служанки фон Вальденфельсов, что Эрика с Максом до поздней осени ходят загорать к бассейну. В течение нескольких дней Зигерт с еще одним боевиком сторожили их с вертолета. В субботу, когда Эрика и Макс отправились к бассейну, они их заметили и приступили к операции. К воротам дома подъехал «мерседес» с дуйсбургским номером, в котором сидела пожилая супружеская пара. Старички попросили охранника показать им по карте дорогу, но чем дольше он им втолковывал, куда надо ехать, тем больше они, похоже, запутывались. Охранник уже думал только о том, как бы от них избавиться, и в эту минуту у ворот появился желтый почтовый фургончик. За рулем, одетый в форму почтальона, сидел некто Клаус Бельке. Он сказал охраннику, что везет срочное заказное письмо и предъявил удостоверение личности, которое было в полном порядке. Въехав в ворота, Бельке направил машину к дому, по пути приветливо помахав рукой другому охраннику. Дверь ему открыла служанка, рядом с которой стоял еще один охранник. Войдя в дом, Бельке сделал вид, что ищет в сумке письмо, а сам, пока служанка расписывалась в получении, вытащил парабеллум с глушителем и пристрелил обоих. Вертолет в этот момент пролетал совсем низко над домом, чтобы приглушить звук выстрела, но это была излишняя предосторожность: у Марии Луизы и Андреаса сидели в гостях Барбара с Паулем, «АББА» играла на полную громкость, и дети не слышали, что произошло внизу. Бельке, которому был известен план дома, направился прямо к бассейну. Ни Эрика, ни Макс никак не отреагировали на звук открывшейся двери, и только когда Бельке выстрелил в Макса, Эрика обернулась. Бельке произвел по два выстрела в каждого из них; смерть наступила мгновенно. На обратном пути Бельке снова с улыбкой помахал из машины рукой охранникам. У ворот он спросил старичков из Дуйсбурга, куда им нужно. "А, так нам по дороге, — сказал Бельке, — поезжайте за мной, я вам покажу", после чего они укатили. У старичков были при себе пистолеты на всякий случай, — а на заднем сиденье разместился целый арсенал оружия — в основном, украденного с американских военных баз в Мисау, Вайлербахе и Вильдфлекене. Все боевики, принимавшие участие в операции, — а их было около десятка, — сразу же выехали в западном направлении и встретились только вечером на территории Франции. Там они выпили за удачно проведенное дело и за своего погибшего товарища Лутца Несслингера.

Хоронили Макса с Эрикой в четверг. Так как Макс знал, что дни его сочтены, он оставил распоряжения относительно своих похорон: сначала должна была быть большая заупокойная служба в мюнхенском соборе Фрауэнкирхе, а потом — еще одна, поскромнее, на кладбище, для родственников и близких друзей. Определить, кто близкий друг, а кто нет, должна была Эрика, так что теперь возникли некоторые затруднения. Из родственников в живых остались только Андреас и Мария Луиза, которым и выпало все решать. Дети обратились за помощью к Симоне с Манни, и дабы не пропустить кого-нибудь, они вчетвером постановили, что на отпевание в кладбищенской церкви будет допущен каждый, кто назовется близким другом семьи.

Во Фрауэнкирхе я занял место в одном из последних рядов. Впереди, между канцлером Шмидтом и президентом Шеелем, сидели Андреас с Марией Луизой, а сразу за ними — Манни с Симоной рядом с Францем Йозефом Штраусом. Президент Шеель произнес надгробное слово, призвав Запад и Восток объединить усилия в борьбе с терроризмом. Попрощаться с покойными пришло множество людей, но полицейских, казалось, было еще больше: они проверяли документы у входа, стояли вдоль стен внутри храма и полностью блокировали храм снаружи.

В кладбищенской церкви народу набралось почти столько же, отсутствовали только важные персоны из Бонна. Мария Луиза с Андреасом захотели, чтобы я сидел рядом с ними и со Шварцами. Служба неожиданно произвела на меня какое-то свежее, трогательное впечатление — возможно, из-за того, что велась на другом языке. Я был уверен, что позабыл все молитвы, которые когда-то учил по-немецки, но стоило мне услышать "Unser Vater in dem Himmel, dein Name werde geheiligt",[112] как в памяти тут же всплыли все слова — точно так же, как песни на Октоберфесте, — и я поймал себя на том, что произношу вместе с остальными: "Denn dein ist das Reich und die Kraft und die Herzlichkeit in Ewigkeit. Amen".[113]