Преданное сердце

Дозвониться до Джейн было сложнее; поймать ее удалось только через неделю.

— Хэмилтон Дейвис? — переспросила Джейн. — Ну как же, прекрасно помню. Разве можно тебя забыть?

— Смеешься?

— Я? Смеюсь? Да Боже сохрани! Просто у меня голова идет кругом от всех твоих открыток и писем. Ты ведь такой внимательный — настоящий кавалер!

— Извини, Джейн. Я, конечно, виноват. — И я сказал, что все время вспоминаю ее, что мне очень стыдно за свой тогдашний поступок. — Нельзя ли встретиться и поговорить? Я мог бы заехать в субботу.

— Это было бы замечательно, но, увы, в субботу у меня стирка.

— И в следующую субботу у тебя, конечно, тоже стирка?

— Нет, в следующую субботу я буду вязать себе свитер.

— Извини, Джейн. Ты права — так мне и надо.

— Не стоит извиняться. Просто у меня куча дел. Итак, Господь Бог сделал первый шаг, оградив меня от искушения. Вскоре Он снова обратился ко мне, на этот раз в лице майора Гаффни. Однажды, придя на занятия, мы увидели объявление: всем собраться в актовом зале. Там нас ждал майор Гаффни. Поднявшись на сцену, он хмуро оглядел аудиторию и произнес речь.

— Мне не хотелось бы об этом говорить, — начал он, — но я как староста курса обязан заявить вам следующее. То, что я сейчас скажу — ни для кого не новость. Начиная с Рождества, большинство из вас только и делало, что било баклуши. Это видел я, это видели преподаватели. Так дальше продолжаться не может. Задумывались ли вы над тем, во сколько обходится ваша учеба государству? Здесь работают двести русских преподавателей — знаете ли вы, сколько это стоит? Армия требует от вас только одного: чтобы вы каждый день трудились шесть часов в классе и еще три часа тратили бы на самостоятельную работу. Это самое малое, что вы можете сделать для страны. Так вот, если, начиная с этого дня, ваше отношение к учебе не изменится, кое-кого придется отчислить. И не мне вам говорить, куда их направят. Один пинок под зад — и вы уже в пехоте. Так что решайте сами: или вы исполняете свой долг здесь, или занимаетесь физподготовкой в Форт-Беннинге. У меня все.

После этой выволочки мы вернулись в класс. Целый день все ходили как в воду опущенные, но к вечеру многие повеселели и разошлись настолько, что даже стали передразнивать Гаффни. Особенно они прицепились к "физподготовке в Форт-Беннинге", и в столовой сообщали всем подряд, что ждет каждого, кто не подтянется в учебе. Я смеялся, но позднее, сидя над домашним заданием, не мог отделаться от мыслей о том, что сказал майор. Я и правда не задумывался над тем, во сколько обходится мое обучение в школе. И баклуши я бил — это точно. И долга своего перед родиной я, конечно, не исполнял как следует. И пусть я считался одним из лучших на курсе, а майор Гаффни плелся где-то в хвосте, но ведь я три года учил русский в университете, а он нет. В Калифорнии я не выказал себя с лучшей стороны, и чтобы загладить эту свою вину перед Богом, мне требовалось оставшиеся два месяца трудиться не покладая рук. Время еще было.

Заключительная часть программы была посвящена военной лексике, и преподавали ее нам люди, когда-то служившие в Советской Армии. Я зубрил как проклятый. В классе я шпарил наизусть по-русски так, что все только поражались. Что сталось с прежним Хэмом, куда девались беспечность и безалаберность? Их больше не было. На занятиях по устному переводу я стремился получать самые трудные задания и бывал счастлив, если мне доставалось что-нибудь в таком духе: "Это легкие танки Т-70. Их главной функцией является проведение разведывательных действий и обеспечение безопасности, но они могут также использоваться как огнеметные установки". Или: "Это 45-миллиметровые противотанковые орудия, обладающие пологой траекторией выстрела и высокой скоростью стрельбы, составляющей до пятнадцати выстрелов в минуту". Чтобы все выглядело по-всамделишному, я вечерами проигрывал диалоги в лицах, а когда оставался в классе один, представлял себе, будто нахожусь на поле боя. Какой-то генерал, как две капли воды похожий на Джорджа Паттона, кричит: "Где, черт возьми, переводчик?!" Перед ним понуро сидит русский офицер, ошеломленный быстротой нашего наступления. Меня спешно проводят к генералу; я встаю у него за спиной, и мы вдвоем раскалываем съежившегося от страха пленного. Мое знание русского языка может повлиять на ход истории.