Преданные

Три месяца назад я больше не смогла себя обманывать. Особенно, после ужина с его родителями во время их очередного визита к сыну, на который меня пригласили в качестве друга. Его мать притащила троюродную племянницу — «сладкомордашковую» корван с неистребимым чувством собственной неотразимости. Каро улыбался, сжимая мою руку под столом, но молчал. Промолчал о нас.

После отъезда его родителей, обратно в его апартаменты я уже не вернулась. Он, кажется, воспринял это спокойно. Я уже неоднократно к этому подводила. Были больно и пусто, ведь мы вместе были больше четырех лет.

И вот он стоял передо мной. Родной, близкий, но уже не мой.

— Я войду? — голос его звучал глухо.

Отодвинулась, пропуская его в дом. В прихожей он замер, ожидая, пока закрою дверь, и последовал за мной в кухню, освещенную лишь иллюминацией города, создающую приятные сумерки.

Сев на стул, он напряжено следил за тем, как я поставила две чашки в кофе-машину, все еще кутаясь в одеяло. Кофе быстро сварился, заполняя комнату ароматом терпкости и грусти. Мы ведь с ним часто сидели на кухне, до утра обсуждая что-нибудь, играясь, играя, любя. Я поставила перед ним чашечку, и, захватив свою, заняла место за крохотным столиком напротив. Это был наш ритуал. Какой наш?!

— Что-то случилось? — первой нарушила я тишину.

— Дит, — он напрягся. — Я тут подумал… Ты говорила о том, что ребенка хочешь… Что тебе нужна семья…

Я посмотрела в глаза корван, если честно, не понимая, к чему он клонит. Или очень хорошо понимая.

Три месяца назад он прошептал, что не готов. Не готов к ребенку, не готов быть в оппозиции собственной семье, потому что брак с человечкой для его родителей, оказывается, проблема. Причем, Каро ни в коем случае не был маменькиным сынком. Он тридцать лет, как жил один, фактически с момента поступления в академию на Нейтисе. Но родителей корван безумно любил и не хотел расстраивать. Похвальное чувство для сына. Я не могла обвинить его в этом. Я свою маму тоже любила, как и сестру с братом, а еще я любила себя, и свою семью тоже хотела. Посему, поцеловав корван в щеку, ушла. Мы больше не звонили друг другу и не встречались. Его друзья, которые в какой-то момент стали моими и мои друзья, ставшие его, старались нас не пересекать. Но иногда мелькал улыбающийся Каро на снимках в профилях подруг в обнимку с той самой обаяшкой на курорте или вечеринке.

— Знаешь, я… — он замялся. — Я все понимаю. Просто, я серьезно не задумывался об этом, мне нужно время…

Дошло до меня не сразу. А когда дошло, я удивленно воззрилась на мужчину.

— Я знаю, что для тебя это важно, знаю, что еще не готов, но не хочу тебя терять. Без тебя невыносимо.

Его ладонь накрыла мою, и я встретилась с карими глазами. Он оказался каким-то магическим образом возле меня. Я замерла, а он наклонился и поцеловал. Что там сегодня с магнитными бурями, парадами планет?!

Боль и радость накатывали волнами. Радость от того, что он чувствовал что-то ко мне, а боль, потому что у этого чувства продолжения не будет. Нет у меня столько времени, сколько есть у него! Я опустила голову, мне надо было это сказать, только язык отказывался, сердце сладко мурчало о том, как хорошо нам вместе, и только мозг пер в маленьком авангарде здравого смысла. Три месяца — достаточный срок для того, чтобы решить и решиться. Если сдамся, то вернусь к тому, с чего начинала.

— Прости, Каро, нет.

Он опустился на корточки рядом со мной, обхватив руками мои ладони.

— Дит, прошу! Мне плохо без тебя.

— Мне тоже, но это ничего не решит. Оставим все как есть.

Каро сильнее стиснул мои пальцы. Было больно, но я терпела, эта боль была легче той, что сейчас разрывала сердце.

Он долго смотрел мне в глаза, будто пытаясь найти в них союзника своему желанию. После чего встал и ушел, за ним с мягким стуком закрылась входная дверь, а, я, уронив голову на стол, уткнувшись лицом в ладони, старалась сдержать рвущийся крик. И когда система объявила о посетителе, рванула в коридор, все еще волоча одеяло за собой, сейчас я была готова на все, на все, лишь бы Каро…

За дверью стоял Ниир Атолии. Я отпрянула, всхлипнув. А он, войдя в прихожую, сжавшуюся от его присутствия, впился руками в мои плечи и губами в мои губы.

Это ночь стала бы повторением предыдущей, если бы не я, с таким отчаянием отвечавшая на все его движения, стараясь забыть, погрузиться в состояние, когда все хорошо, когда все равно, уговорить себя, что я все сделала правильно.

Он заснул уже на рассвете, прижав меня к себе. А я водила пальцем по его руке, обнимавшей мой живот, и смотрела, как меняются цифры на часах датчика, как уходит время, даже не пытаясь себя за что-то осудить, корить, или, хотя бы, разобраться в том, что я творю.

Ушла также тихо, как и в прошлое утро. Но с одним отличием. Перед уходом я укрыла уитримана съехавшим одеялом. В коридоре даже не взглянула на ящероподобные статуи, хотя краснеть желания не возникло. Я уже давно не школьница! Смешно! Я — тридцатилетняя баба с отсутствующей личной жизнью.

* * *