Преданный друг (СИ)

— Мама сказала, он плачет целый день, не ест, хочет к тебе, — сообщил он расстроенным голосом, когда я встревожено спросила, что стряслось. — Вчера тоже куксился, но еще крепился, а сегодня, как видно, допекло. Может, ты приедешь?

— Ты хочешь, чтобы я забрала его? — спросила я обрадовано, но тут же одернула себя. — Прости. Я просто ужасно соскучилась.

— Угу, — сказал Лаврик хмуро. — Прощаю… Вот ко мне он так не просился.

— К тебе не просился, потому что болел, — напомнила я. — А там тоже дни считал до твоего приезда.

— Да ладно, Ник, что ты рассказываешь. — Он вздохнул, я услышала, как зашелестели страницы. — Он привык быть постоянно с тобой. А я… я ж всегда торчал на работе. Мое отсутствие он так не воспринимает.

— Ты торчал, потому что тебе нужно было разгребать дела отца и вникать в бизнес. А еще кормить нас, — снова напомнила я. Подумала, как сделать лучше, прикинула все варианты, и поняла, что годится только один. — Лаврик, я сейчас позвоню на вокзал и закажу билет. Приеду завтра и поживу с вами до двадцать девятого, а там уже вместе с Олежкой сюда и вернусь. Мама должна справиться без меня. Она поймет.

— Ты такая решительная, когда дело касается сына, — заметил он с усмешкой. — Жду тогда. Пошлю кого-нибудь тебя встретить с вокзала?

— Да, — сказала я. Перспектива ехать в Мертвый город (прим. — народное название микрорайона «Звездный» в Оренбурге. В нулевых, когда велась застройка, там почти не ходил транспорт, а за последними домами начиналась настоящая пустошь, так что название более чем соответствовало. Сейчас, конечно, он совсем не «мертвый») на такси или на автобусе с пересадкой меня не радовала.

Так что на вокзале меня ждал водитель Лаврика, и до дома я доехала без проволочек. Олежка и Заза Гедевановна встречали меня у подъезда, и мой сын, притоптывавший от нетерпения все время, пока я выбиралась из машины, кинулся мне навстречу так стремительно, что едва не полетел носом на асфальт.

— Ма-а-ма-а! — Я раскрыла объятья, и сердце у меня одновременно взлетело к горлу и рухнуло вниз, когда я услышала в голосе Олежки слезы.

Господи, какой он все-таки еще маленький.

— Ну ладно тебе, сынок, не плачь, — сказала я, целуя Олежкин лоб там, где он не был прикрыт шапкой, и прижимая сына к себе так, чтобы удобнее было поднять его на руки. — Я приехала. Все хорошо.

— Мам, — всхлипнул Олежка мне в плечо, обвивая мою шею руками. — Я так тебя ждал. Не уезжай больше.

Заза Гедевановна уже забирала из рук водителя мою небольшую сумку с вещами, которую тот достал из багажника, так что мне можно было сосредоточиться на ребенке. Я подняла Олежку на руки и понесла его в подъезд, и он смирно сидел и молчал, хотя обычно почти сразу начинал возмущаться и говорить, что он не маленький и может идти сам.

Меня накормили и отправили отдыхать после пятичасовой дороги, и даже тогда мой сын, которого обычно днем укладывали спать с боем, сам лег рядом, приткнулся мне под бок и уже скоро мирно сопел, наполняя меня чувством вселенского спокойствия и тепла.

Лаврик, вернувшийся с работы около восьми вечера, застал нас в игровой комнате, — она же бабушкин тренажерный зал — где мы вдвоем шумно запускали в полет очередную космическую экспедицию, пока Заза Гедевановна готовила ужин.

Увидев отца, Олежка вскочил с пола и радостно бросился навстречу.

— Пап! Мамка приехала!

— Ну, мы же не стали бы врать тебе, правда? — спросил Лаврик, глядя поверх головы Олежки на меня… Нет, даже не глядя. Разглядывая. — Как добралась?

Я тоже поднялась с пола и подошла к ним, и сын в самом натуральном смысле начал плясать вокруг нас от возбуждения.

— Нормально. Я приехала, а твой Сергеич уже стоял у вокзала. Так что я прямо сразу села в машину и сюда. Ну и тут меня тоже встретили, накормили до отвала, спать уложили… — сказала я, улыбнувшись Зазе Гедевановне, которая подошла, чтобы поприветствовать сына.

Лаврик обнял ее и поцеловал в щеку — так осторожно, будто боялся разбить. У меня всегда замирало сердце, когда я смотрела на них, когда я видела, с какой нежностью и заботой отец моего ребенка относится к своей матери.

В Лаврике не было такого раньше. Очень многое в нем, да и во мне тоже, изменило рождение Олежки.

Чувство ответственности за эту маленькую жизнь.

Осознание того, что этот крошечный человечек совсем беззащитен перед миром, и только мы для него — непобедимые, всемогущие волшебники, которые способны сотворить все, что угодно и справиться с любой его детской бедой.

Правда, теперь оказалось, что эти два всемогущих волшебника друг без друга вовсе не такие уж и всемогущие.