Преданный друг (СИ)

Еще пять секунд после воспоминания прошли в молчании, а потом Ульяна Алексеевна стремительно поднялась.

— Егор!

Он отступил, тихо, но предупреждающе сказав:

— Не сейчас.

Мать заскребла по спинке стула вдруг скрючившимися пальцами, схватила, сгребла в кулак тонкое кухонное полотенце, сжала его, глядя на сына темными от отчаяния глазами.

— Егор. Не ходи к ней. Я умоляю.

— Не начинай снова, — сказал он, невероятным усилием воли удерживаясь, чтобы не поглядеть на часы, — пожалуйста, мама, я прошу.

— Сыночек! — это был не голос, почти стон. — Ну посмотри на себя, посмотри, что она сделала с тобой, вспомни, как предала, как бросила тебя и уехала с Лавриком, пока тебя не было дома! Зачем она нужна тебе с чужим ребенком? Зачем? Не бегай ты за ней! Не унижайся людям на смех перед этой…

Она увидела выражение его лица и осеклась.

— Ваня! Ну скажи ты ему хоть что-то, ты же отец!

Но тот только буравил сына взглядом и молчал.

— Я не хочу, чтобы ты или отец говорили мне, что делать, — сказал Егор все так же спокойно, как и раньше, хоть и знал, что от родителей чувств не скрыть. — Я не послушаю, и я — взрослый человек, я сам приму решение…

— Егор! Милый! — Ульяна Алексеевна бросилась к нему, положила руки на грудь, умоляюще заглянула в глаза. — Сынок, не пара она тебе, ты пойми!.. И ну какой же ты взрослый в двадцать три года, ведь ты же ничего еще не знаешь о жизни, ну какое же решение ты можешь принять?

— Я каждый день принимаю решения, от которых зависят человеческие жизни, — сказал он, осторожно убирая ее руки. — И нам с Никой есть, о чем поговорить, мам. Она скоро уезжает в город и, говорят, вернется нескоро. Туманов сказал мне, что через две недели везет ее и сына на поезд. Я просто поговорю.

— Не ходи, — прошептала она. — Пожалуйста.

Он покачал головой, зная, что его молчаливый отец тоже имеет, что сказать, но не скажет, потому что это будет пустое сотрясание воздуха — они оба слишком хорошо знали, когда кого-то из них уже не переубедить. Погладил по голове свою дрожащую от тревоги за него мать, коснулся легким поцелуем ее лба и направился прочь из комнаты, зная, что доберется до парка ко времени.

Ее голос настиг Егора почти у самого порога.

— Ты сказал, что она уезжает в город, но ведь ты не знаешь самого главного, Егор: не в город она уезжает, ак Лаврику возвращается, с мужем своим любимым твоя верная Ника будет жить!..

До него не сразу дошел смысл ее слов. Как будто сначала раздался взрыв, но только два-три-четыре мгновения спустя его наконец накрыла ударная волна, и он осознал, что именно сказала мама.

Подхваченный этой волной, Егор сделал по инерции еще два шага и остановился.

ГЛАВА 17. ЕГОР

В честь 8 марта в школе устроили вечер с чаепитием и танцами. Амалия Константиновна заранее заказала у Никиной мамы торты, днем после занятий дежурные задержались в классе, чтобы украсить его лентами и воздушными шарами, а часть мальчиков должна была прийти пораньше, чтобы накрыть стол.

Они тоже ждали этого дня с нетерпением: и Ника, и Егор, и Лаврик, который с удовольствием брал на себя на таких вечерах обязанности «тамады». Придуманные им в паре с Сашкой Лапшиным конкурсы приводили Амалию Константиновну в восторг. Их класс был последним, который она выпускала, и все они были ее любимчиками, хоть и не понимали этого тогда и пользовались добротой «Амальюшки» с присущей подросткам жестокой беззастенчивостью.

— Ох, затейники, — говорила старая учительница, подперев рукой седую голову и ласково поглядывая на виновников очередной выходки сквозь толстые стекла очков. — Ох, выдумщики.

Впрочем, поглядывать на мальчишек десятого «А» в этом году стала не только Амалия Константиновна. Доселе не особенно обращавшие внимание на знакомых с детства «Сашек», «Лешек» и «Колек» девочки вдруг словно опомнились, осознали их принадлежность к мужскому полу — и развернули масштабное наступление по всем фронтам.

В ход пошли туфли на платформе и юбки-трапеции, томные взгляды и заговорщически передаваемые из руки в руки яркие тетради с анкетами, в которых один каверзный вопрос сменялся другим. «Кто тебе нравится в классе?» «Кто тебе не нравится в классе?»

И каждое «секрет» в ответ на первый вопрос вызывало оживленное обсуждение.

К весне в классе наметились два любовных треугольника: Кравцова-Жерех-Арсеньева и Лапшин-Мазурина-Андроников. И если тихая Кравцова страдала молча и изливала душу только в стихах, над которыми потешались все желающие, то во второй тройке бушевали страсти посильнее.