Преданный друг (СИ)

— Практически совершенно буду, когда ты начнешь засыпать и просыпаться в моей постели. А совсем совершенно, когда ты выйдешь за меня замуж. — Егор оставил легкомысленный тон и посмотрел на меня без тени улыбки на лице. — Я ни разу не пожалел о том, что мы теперь вместе. Ник, если честно, я не уверен, что сумел бы отпустить прошлое, если бы ты не вернулась. И не попыталась, несмотря на весь свой страх, несмотря на то, что я не стал тебя слушать, достучаться до меня.

Он замолчал, глядя куда-то поверх моей головы, и я тоже не стала ничего говорить. Не потому что мы ни разу до сих пор не говорили о прошлом — нет, мы не прекращали говорить о нем с тех пор, как помирились и начали строить планы на будущее — но потому, что каждый такой крошечный разговор был как крошечный шаг к исцелению.

Для Егора.

Для меня.

Для нас обоих.

— Я скажу твоему сыну правду, — промолвил Егор наконец, обхватывая меня за плечи, — а там… там мы вместе разберемся, как нам дальше поступить. На следующей неделе я думал пригласить вас к себе. Если все пройдет нормально, как-нибудь вы останетесь у меня ночевать, а там мы перенесем вещи — и все, вы оба уже никуда не денетесь.

— Никуда не денемся, — повторила я, с удовольствием поддерживая его сказочную уверенность.

— Никуда. — Он поцеловал меня снова, на этот раз горячо и нетерпеливо, и, отстранившись, взглянул сверху вниз. — Идем в дом?

Вскоре мы уже собрались за столом: мама, я, Егор и Олежка, который, как всегда, пользуясь тем, что при Егоре я была чуточку не такой строгой, попытался протащить за стол и Персика.

В итоге котенок получил молоко и все-таки отправился на пол, и Олежке пришлось с этим смириться.

Он, впрочем, страдал недолго и скоро уже рассказывал нам всем, что в садике они вчера читали сказку «Городок в табакерке». В садикеяим ее читала и хорошо помнила, но мама вдруг пожаловалась на плохую память и попросила Олежку рассказать ее снова.

— Я тоже хочу послушать, — сказал Егор, и, немного помявшись, мой сын все-таки сдался и начал:

— Жил-был мальчик. У него был папенька, и он курил табакерку…

Я слушала, как мой сын увлеченно изображает мальчиков-колокольчиков, молоточки, валик с его «шуры-муры, кто здесь ходит?», царевну-пружинку, и думала о том, что я ведь тоже, пожалуй, практически совершенно почти счастлива.

Мой бывший муж не стал мне врагом.

Мой любимый мужчина рядом, и мой сын, кажется, потихоньку начинает к нему привыкать.

Конечно, еще должно пройти время, прежде чем Олежка привыкнет до конца, но ведь на все настоящие чувства нужно время. Дружба, привязанность, любовь — все они не возникают сами собой, нет, они зарождаются в сердце крохотными росточками и потом, спустя время, превращаются в величественные деревья с раскидистыми кронами.

Я отвлеклась от мысли, когда рука Егора нащупала мою под столом. Посмотрела на него — и поймала его легкую улыбку, и не смогла не улыбнуться в ответ.

И пусть в глубине наших душ еще осталось много горького пепла, и пусть еще черна и выжжена земля вокруг дерева нашей любви, во мне с каждым днем крепла и ширилась уверенность в том, что все будет хорошо.

Что бы ни ждало нас в будущем, я готова была идти вперед без страха.

ЭПИЛОГ

Тот разговор закончился вовсе не так, как я надеялась, хотя чего-то такого и следовало ожидать. Олежка, уверенный, что если мы будем жить с Егором, то Лаврик к нам больше никогда не приедет, разрыдался, повис у меня на шее и умолял никуда не переезжать, потому что «а вдруг папка вернется».

Мне потребовался целый вечер, чтобы его успокоить, и несколько недель — чтобы рискнуть и повторить разговор, подключив на этот раз третью сторону в виде Лаврика, с которым мы созвонились по громкой связи.

Прошел еще почти месяц, прежде чем Олежка решился пойти к Егору в гости. Еще столько же, прежде чем он остался там ночевать. Все это время мой сын пристально следил за тем, как я говорю с Егором, что делаю, когда он рядом, — оценивал и наблюдал.

Чтобы завоевать доверие моего ребенка, потребовалось очень много времени. Возможно, даже больше, чем потребовалось Егору, чтобы простить меня до конца.

Мы стали жить все вместе к концу осени, а зимой поженились, скромно, без толпы гостей, позвав только самых близких родственников и друзей, среди которых неожиданно для меня затесалась и Машошина-Теркина Аленка с мужем и старшим ребенком. На свадебном ужине был и папа Егора, и к концу вечера он лихо отплясывал с остальными гостями под нестареющую классику:

— Были белее снега свадебные цветы.

Мне улыбался ты — это было как во сне.

…Мама Егора поздравить нас не пришла.