Преданный друг (СИ)

Номер Егора, который я внесла в записную книжку в день, когда мы встретились на колесе. Черно-белый конвертик сообщения в правом углу экрана — и я вдруг почувствовала какое-то сверхъестественное спокойствие, увидев адресованные мне буквы.

«Я знаю, что ты уезжаешь».

***

— Мам, только не забудь сейчас постирать мою куртку, ладно? Я обещал Пашке, что завтра приду, — напомнил о себе Олежка, когда мы зашли в дом, но я едва обратила на него внимание.

— Иди, переодевайся, — и пошла в кухню, где моя мама готовила обед и откуда уже вкусно пахло щами.

Притворила за собой дверь.

Прижалась к ней спиной.

Решилась.

— Мам.

Она обернулась от плиты, у которой стояла с ложкой в руках, и, казалось, совсем не удивилась, увидев меня такой.

— Уже пришли? Сейчас будем обедать.

Я уперлась затылком в дверь, взгляд скользил по родной кухне, но будто не узнавал. Телефон жег мне карман плаща, и сообщения, на которые я ответила лишь однажды, тоже будто жгли мне разум.

«Нам нужно увидеться».

«Тебе не нужно меня бояться, Ника».

«В 5 на колесе», — написала я и выключила телефон, чтобы не дать себе шанса передумать.

— Зачем ты сказала Егору?

— Что я сказала? — удивилась мама.

— Что я уезжаю. Это ведь ты?

Но она покачала головой.

— Нет, Ника. Это не я. И я не видела Егора уже очень давно. Как я могла сказать?

Я еле слышно застонала от бессилия, ткнулась в дверь затылком.

— Он хочет встретиться со мной. Поговорить. А я так не хотела, чтобы он узнал!..

— И что же, значит, не встретишься? — спросила мама, спокойно отворачиваясь от меня к плите. — Не пойдешь?

Я посмотрела на часы над кухонным столом. Черная стрелка на серебристом циферблате неумолимо отсчитывала секунды, и время уже перевалило за три часа.

И у меня была сотня дел и тысяча отговорок.

— Мне нужно уложить Олежку спать.

— Так я уложу, — сказали мне мамин голос, уверенный разворот плеч и прямая спина.

— Мне нужно закинуть в стирку его куртку и штаны.

— Так я закину, — подтвердил строгий пучок темно-рыжих, как у меня, но с проседью, волос.

— Я не пойду.

— Ну что же, не ходи, — нестройно запрыгали в ушах сережки-капельки, когда мама дернула головой. — Садитесь, поешьте, а потом уложишь Олежку, и посмотрим какой-нибудь фильм...

Как же трудно иногда быть взрослой и самой принимать решения.

И я уже набрала воздуха в грудь и почти попросила у мамы совета, как в дверь забарабанил Олежка.

— Мам, а чего это вы там закрылись? Какой-то сюрприз мне готовите?

— За что это тебе сюрприз, за внеочередную стирку? — заворчала я, открывая дверь и позволяя ему вломиться внутрь. — Руки помыл? Бабушка нам такой вкусный суп приготовила, скорее садись!

— Ну конечно, помыл! – тут же заявил мой проголодавшийся после прогулки сын, забираясь на стул и показывая нам чистые ладошки. — Бабушка, не клади мне большую капусту, ладно? Она скользкая!

— А мясца тебе положить? — подмигнула мама.

Олежка, страшный мясоед, как и его папа, сразу оживился:

— Мясца? Эт-то мо-ожно!..

И, глядя на своего сына, за будущее которого я несла ответственность перед собой и миром, я решилась.

ГЛАВА 16. ЕГОР

Хоть разбейся, хоть умри — не найти верней ответа,

И куда бы наши страсти нас с тобой не завели,

Неизменно впереди две дороги — та и эта,

Без которых невозможно, как без неба и земли.

(Булат Окуджава)

Он не мог перестать следить за стрелками часов.

Было всего полпятого, и времени было еще много — он никогда не опаздывал сам и не понимал опоздания у других, — но все же Егор сидел за столом вместе с родителями, ел голубцы, которые не любил с детства и к которым мама тоже с детства пыталась его приучить, и отсчитывал минуты до момента, когда можно будет без подозрений подняться из-за стола и уйти.

Ника не собиралась ему говорить.

Егор знал, что она и не была обязана сообщать ему о переменах в своей жизни, которая теперь шла независимо от него, но ничего не мог с собой поделать. Ждал, пусть и убеждая себя, что это не так, что она все-таки скажет. Хотя бы просто напишет, если уж не хочет с ним говорить.

Раньше бы она сказала.

Раньше.

Он открещивался от этого «раньше» с удвоенной силой с тех пор, как Ника вернулась. С тех пор, как пальцы начали невыносимо зудеть от холода, который могло прогнать лишь теплое прикосновение к ее коже, с тех пор, как он начал чувствовать ее присутствие: в квартале отсюда, на соседней улице, в магазине, на детской площадке.

Не помогало.

Ее сын был так похож на Лаврика, она была женой — пусть теперь и бывшей — его тожебывшеголучшего друга, и все же Егор не мог выбросить мысли о ней из головы. Глупые, нелогичные мысли: Ника вернулась, она здесь, она снова ходит по тем же улицам и дышит тем же воздухом, что и он.