Преданный друг (СИ)

— А твоя мама кем работает, знаешь? Или у вас работает только папа? — Олежка молчал, глядя на нее, как кролик на удава. — И игрушки, наверное, тебе только папа покупает... скучаешь по папе, да? Далеко вы от него уехали.

Мои руки лежали на столе, и только поэтому я не вцепилась сейчас ногтями в собственные ладони или в воротник блузки Ульяны Алексеевны. Жаркое удушливое пламя, поднявшееся внутри и на мгновение лишившее меня дара речи, было пламенем чистой ярости...ох, был бы на моем месте Лаврик, он бы уже взорвался и послал ее ко всем чертям.

— Вы, кажется, куда-то шли, — проговорила я, точно зная, что она понимает, чего стоит мне попытка дать ей отпор, слышит, как звенит мой голос, видит, как дрожат мои руки.

— Я слышала, ты уезжаешь, Ника.— Ульяна Алексеевна улыбнулась улыбкой, об которую можно было порезаться до крови, и краска бросилась мне в лицо. — Счастливого пути вам обоим. Кстати, мальчик так похож на Лаврика!.. Просто живой портрет, любой скажет.

Она доставила себе удовольствие еще немного насладиться своим триумфом, прежде чем все-таки кивнула и подошла к прилавку, где ее уже ждала тетя Валя.

Мне потребовалась пара минут, чтобы взять себя в руки и остыть. Стало чуточку легче, когда Ульяна Алексеевна прошла на обратном пути мимо нас и мягко и бесшумно прикрыла за собой дверь. Только тогда и Олежка мой наконец отмер: потянулся за остатками кекса, отхлебнул чай.

— Ну что, сладкоежка, — сказала я, все еще чуточку дрожа внутри, но внешне ласково и даже весело. — На чем остановимся?

Мы выбрали торт: бисквит со взбитыми сливками и шоколадками сверху; и я оставила Олежку допивать чай и подошла к прилавку, чтобы рассчитаться заранее и напомнить, что торт мне нужен к воскресенью.

— Я сама заберу, теть Валь, — сказала, сгребая с прилавка в кошелек сдачу и уже замечая, что Олежка слез со стула и тоже подошел к витрине, разглядывая стоящие за стеклом блюда и корзинки с выпечкой. — Прибегу до обеда... придешь со мной торт забирать, сынок?

— Тому, кто забирает торт, полагается приз в виде кекса, — сказала тетя Валя, видимо, все еще не оставляя надежды расположить к себе моего застенчивого ребенка. — Придешь?

Судя по виду, в Олежке явно боролись смущение и осознание того, что если он не хочет остаться без сладкого, то ответить точно надо.

— Приду, — наконец, сказал он. Помялся. — А кекс с порошком?

Тетя Валя засмеялась.

— С пудрой, с пудрой будет. Какой же кекс без пудры?.. — Она вдруг спохватилась. — Ой, Ника, пока не забыла: ты позвонила бы Маришке насчет садика-то. Ей до декрета две недели осталось всего, и все. Ты бы пришла, посмотрела, что да как, пока она работает.

Маришка была ее дочерью и вот-вот должна была уйти в отпуск по беременности и родам. Именно на ее место, хотя временно, но все же, меня хотели взять в детский сад, когда я решила — твердо решила, сразу же, как приехала домой, — найти себе работу.

Я должна была позвонить ей уже давно. Чего тянула — не знала сама.

— Хорошо, теть Валь, — сказала я, кивая и отводя Олежку прочь от прилавка за руку. — Я позвоню. Номер домашний есть.

Уже вечером, когда мы ложились спать, и я поправляла одеяло, под которое забрался мой сонный сын, он вдруг вспомнил тот разговор и те брошенные камнями прямо в мой огород — пусть Олежка этого и не понимал — вопросы и задал свой:

— Мам, а почему ты не работаешь? Папка работает...

— Потому что я учусь, сынок, — сказала я, — вот выучусь, стану воспитателем, как ваша Анна Анатольевна, и буду работать в детском саду.

— В моем? — тут же спросил сын.

Я засмеялась.

— Нет, не в твоем. А может, и в твоем, если там будут нужны воспитатели. Только ты к тому времени большой уже будешь. В школу уже начнешь ходить.

Олежка поворочался, укладываясь поудобнее, но вопросы еще не кончились.

— А в садик я больше совсем не буду ходить?

— Ну почему, — сказала я, погладив его по голове, — вот, поедем в Оренбург, вернешься в свой старый садик.

— А сюда еще приедем?

— Приедем, конечно! К бабушке в гости приедем. Она же тут одна совсем останется. — Я поцеловала сына в лоб и встала, чтобы выключить свет. — Спи. Я сейчас с бабушкой немного посижу и тоже приду.

И все-таки заставлю себя позвонить Маришке и сказать ей, что я передумала.

— Мам! — донеслось уже, когда я добралась до порога и щелкнула выключателем, погрузив комнату во тьму. — Мам, а, может, мы бабушку возьмем с собой? Она старенькая.

Старенькой бабушке было сорок пять.

— Ну нет, бабуля не поедет с нами, — сказала я, все же обернувшись и глядя на лежащего в постели сына. — Здесь же ее дом. Она же не заберет с собой корову и кур. Куда мы их поселим, на балкон? И будут нам с утра концерты устраивать. Му-у! Ку-ка-ре-ку!

Олежка захихикал, заболтал ногами под одеялом.

— Му-у! Ку-ка-ре-ку!

— Кукарекает он, — сказала я строго. — А ну спи немедленно, а то приду щекотать.

Сын захихикал еще сильнее,