Читаем Предатель. полностью

Хизкия, возглавлявший собрание, возразил. Он сказал, что познания новичка в Писании и травах удивительны для его лет. Йехошуа уже известен среди богословов и раввинов города. Народ во множестве сбегается в общины близ Александрии, учится совершенству. Но их уединенное место известно тем, что тут врачуют не только тело, а души от чувственности, похоти, забавы, беспокойства, ненужной любознательности, нерассудительности, несправедливости и зол, что искушают человека. Упражнения же ума под наблюдением такого знатока Писания, как Филон, честь для любого. Ученый в библиотеке, а молитвенники здесь выполняют общее дело, назначенное им Небесным Отцом: пытаются объяснить священные книги, раскрыв смысл аллегорий. Ибо Закон подобен живому существу: тело – буквальные предписания, душа – невидимый смысл, скрытый в слове. Слово, развертывая и уясняя символы, открывает посвященным истинный его свет. А то, что Йехошуа, сравнив мудрость ученых библиотеки и молитвенников, выбрал общину, лишь подтверждает твердость его решения. Вносимых же за него денег хватит, чтобы за три года проверить послушание новичка.

Собрание согласилось с Хизкией. Но на бесстрастном лице Бенайи парень прочел зависть: дружба с известным человеком вызвала ревность старика.

– Бенайя не спустит с тебя глаз, – шепнул новичку Хизкия: он благоволил к Йехошуа.

…Мимо рядов хижин старик, сутулясь и энергично частя мелкими шажками, – на ходу полы его туники из козьей шерсти задирались, а голые костлявые пятки стучали о землю глухо, как деревянные, – привел новичка к глиняному дому, крытому камышом. Спутник Бенайи семенил за обоими на почтительном отдалении.

По левую сторону от низкого входа в симнеоне на полу лежала свежая подстилка из стеблей папируса. В квадратной комнатушке едва можно было выпрямиться в рост. Справа, в крошечной молельне, в старых кувшинах на полочках от прежнего хозяина остались свитки с текстами. В углу – дощечка для письма. Рядом со свитками – остро отточенные палочки и краска в закупоренном глиняном кувшинчике. Комнатки освещал скудный свет лампад.

– Иедутун велел передать все тому, кто поселится здесь, – надтреснутым голосом прошамкал Бенайя и забрал краску. – Она тебе не нужна.

Он показал Йехошуа в уголке лопатку. У каждого молитвенника была такая же. Ночью те уединялись в поле, чтобы не осквернить взор Небесного Отца, а облегчив желудок, закапывали его содержимое.

– Решением мудрых я буду наставлять тебя, пока ты юн, – строго сказал Бенайя. – Начинается утренняя молитва. Вечером тебя отведут есть. А теперь ворочай Писание и переворачивай. Ибо все в нем. Гляди в него, седей и дряхлей в нем и от него не трогайся, ибо лучше, чем Писание, у тебя нет ничего. Таков путь Писания: ешь хлеб с солью и воду пей мерою. Спи на земле, веди жизнь страдальческую и трудись в Писании. Если сделаешь так, блажен ты и благо тебе в мире грядущем! А я буду рядом, чтобы искушения не смутили твой дух. – Он заметил сумку парня. – Что тут?

Йехошуа подал лепешку, завернутую в лист винограда, и дощечку для письма.

– Сюда не вносят ни яств, ни питий. А имеют лишь закон, богодуховные изречения пророков и гимны. – Он с раздражением осмотрел красивое лицо и волосы парня. – Если же тебя привел лукавый искуситель, берегись! Иехуда присмотрит за тобой, – кивнул Бенайя на спутника, забрал еду и засеменил прочь деревянной старческой походкой. Иехуда побежал следом.

7

Лачуги мудрецов, – с сотню глиняных домиков, – ютились у кладбища.

На другую ночь Йехошуа понял, почему молитвенники держались рядом. К соседу забрался вор. Пасхур, мужчина лет пятидесяти, обросший черной бородой и лохмами с проседью, за локоть довел воришку до калитки и отпустил.

– Чем будить всех, дал бы ему хлеба и отправил, – сказал он племяннику, мосластому детине с густой шевелюрой и бородой.

– Еду в доме держать нельзя! – поддельно испугался Реувен, и за спиной дяди ощерил в улыбке зубастый рот. Пасхур, кряхтя, отправился досыпать.

Прежде, в Александрии, Пасхур держал ткацкую мастерскую. Жена умерла, и Пасхур решил: троих сыновей он выучил ремеслу, обеих дочерей выдал замуж, теперь можно послужить Господу. Передал мастерскую детям и ушел в общину.

Через три года младший брат упросил Пасхура забрать племянника, поучиться мудрости. Реувен в двадцать пять спихнул отцу бесплодную жену, а сам веселился на пирах вскладчину, играл в кости, делал долги и отвечал на угрозы проклятия отца: «Ты меня женил! Не я женился». Дядя поручился за Реувена перед общиной, а отец заплатил за сына. Но рвения к изучению текстов парень не проявлял.

Вечерами, сидя на земле у ног новенького и подбив тунику между колен, Реувен скучал или вдруг с лукавой рожей начинал рассказывать о былых похождениях в городе. Его коричневые, как у собаки, глаза весело сверкали. В азарте рассказа он сучил пятками, вечно в засохшей глине, и что-то показывал пальцами в цыпках.

– Веселее александрийских красавиц не сыскать на всем побережье! – сказал он.

– Не болтай о гадостях в святом месте, – ответил Йехошуа, усмехаясь.

Перейти на страницу:

Похожие книги