Предатель

После того как они позавтракали, Стас начал, как он выразился, «колотиться по хозяйству», а Гуров, одевшись потеплее, устроился во дворе на солнышке и незаметно для себя уснул. Подойдя к нему, Крячко заглянул ему в лицо и поразился тому, какое же оно у «железного» Гурова во сне беззащитное. «Господи! – подумал Стас. – Да что ж ты все на него одного валишь? Он же всего лишь человек! Или на Руси настоящие мужики уже перевелись?» Ответа он, естественно, не получил и пошел возиться дальше, стараясь делать это как можно тише, чтобы не разбудить друга.

Больше Гуров так со Стасом не откровенничал, да он, честно говоря, и о том-то случае старался не вспоминать, коря себя за то, что так разнюнился. Все следующие дни он отъедался и отсыпался, попарились они и в баньке. А потом наступил черед рыбалки. Сначала Стас вытащил его на речку рано утром, но улов интересовал Льва Ивановича меньше всего, и он, улегшись на старое одеяло, бездумно смотрел в небо на проплывающие облака. А вот на ночной рыбалке он любовался уже звездами, поражаясь тому, какие же они, оказывается, яркие и как их много, потому что в городе он, если и смотрел в небо, то видел от силы несколько штук, да и то тусклых. Кроме того, Гуров полюбил ходить гулять в лесок неподалеку, где с наслаждением вдыхал свежий весенний воздух. Порой он останавливался, прижавшись к какому-нибудь дереву, словно хотел впитать в себя его живительную силу, а иногда, присев на корточки, наблюдал за жизнью муравейника – ему, городскому жителю, все было интересно. И постепенно, день за днем, он чувствовал, как распускается внутри его тот тугой узел, в который были скручены его нервы, что ему легче дышится, да и в глазах, что называется, посветлело. Так что вечером в понедельник Гуров возвращался в Москву отдохнувшим, посвежевшим и в прекрасном настроении.

Когда Стас остановил машину возле подъезда Льва Ивановича, чтобы вытащить из багажника сумки и помочь занести их в дом, то, посмотрев наверх, мысленно чертыхнулся и сказал:

– Лева, у тебя в окнах свет горит.

– Может, Строева за вещами заехала, – предположил тот, чувствуя, как портится настроение.

Взяв сумки, они поднялись в квартиру Гурова и, открыв дверь, сразу поняли, что не за вещами Мария заехала, потому что в кухне работал телевизор, и оттуда пахло чем-то съедобным. Поставив сумки на пол, они пошли туда – Стасу и в голову не пришло оставить в такой момент друга одного, и он мысленно костерил Марию самыми последними словами, чувствуя, что весь отдых Гурова пошел насмарку.

– Мадам, кажется, вы заявили, что не собираетесь возвращаться, – сказал Лев Иванович, обращаясь к спине Марии, которая из-за телевизора не слышала, как они пришли, и она, вздрогнув, резко повернулась.

Мария тщательно готовилась к этой встрече. Она репетировала, вживалась в образ, проигрывала различные варианты развития событий и, казалось, была готова ко всему: к упрекам, обвинениям, даже оскорблениям. Мария была готова выдержать их все, плакать, рыдать, умолять о прощении, но сейчас, встретив холодный, «чужой» взгляд мужа, она поняла, что все ее старания были напрасны, что эта неделя приготовлений, проведенная ею в бессонных ночах и слезах, ничего уже не изменит, и мгновенно взбесилась. Да чтобы с ней, с самой Марией Строевой, посмел так разговаривать какой-то мент? И она, гордо вздернув голову, высокомерно заявила:

– Между прочим, я здесь прописана!

И тут произошло то, чего она никак не ожидала. Гуров расхохотался! Весело! От души! И в его смехе чувствовалось такое ничем не прикрытое чувство величайшего облегчения оттого, что не ему пришлось принимать это решение и объявлять о нем, а она сделала это за него, что Мария обмерла от ужаса. Она поняла, что, если у нее еще и оставался пусть и совсем небольшой шансик на то, чтобы терпеливо, шаг за шагом, мягко и ненавязчиво восстановить отношения с мужем, то сейчас его уже не было, потому что она, кретинка, этими несколькими словами лишила себя его. В ноги надо было падать! В ноги! И черт с ним, со Стасом, пусть смотрит! А Гуров тем временем, развернувшись, уже шел к двери, а Крячко – за ним. Мария бросилась следом с истеричным, душераздирающим криком: «Лева! Подожди!», но входная дверь захлопнулась у нее перед носом. Она сползла по стене на пол, но была охвачена таким ужасом, что слез, чтобы разрыдаться, у нее уже не было, и она только потерянно шептала:

– Что же я наделала! Что я наделала!

А Гуров, как мальчишка, сбежал по лестнице, и Стас, со страхом думая о том, что же сейчас творится в душе у друга, еле поспевал за ним.

– Поехали! – скомандовал Лев Иванович, подходя к машине Крячко.

– Куда? – насторожился тот.

– За замком, будем в дверь врезать! Уж если коммуналка, то по всем правилам! – весело объяснил Гуров. – Врезать сумеешь?

– Не вопрос! – ответил Стас.

Они быстро купили замок и вернулись, причем Крячко нес в руке взятый из машины фирменный чемоданчик с инструментами.

– Мадам, какую комнату вы выбираете? – совершенно серьезно спросил Гуров.