ПРЕДАТЕЛЬ ПАМЯТИ

— Значит, дело не в ребенке, — сказала Хейверс Томасу Линли, подводя итоги своего второго визита в монастырь Непорочного зачатия. — Кстати, парня зовут Джереми Уоттс. Монахиня всегда знала, где он и что с ним, а Катя Вольф всегда знала, что монахиня это знает. И за двадцать лет ни разу не поинтересовалась о нем. За двадцать лет ни разу не захотела поговорить с сестрой Сесилией. Так что дело не в ребенке.

— В этом есть что-то противоестественное, — задумчиво сказал Линли.

— В ней вообще много противоестественного, — ответила Хейверс. — Да и во всех них. В смысле, взять хотя бы Ричарда Дэвиса, инспектор. Ну ладно, хорошо, Вирджиния была умственно отсталой. Ему это было неприятно. Кому это может быть приятно, понятное дело. Но ни разу не навестить ее… и позволить своему отцу диктовать, как поступать с ней… И какого черта они с Линн вообще жили с родителями? Может быть, конечно, Ричард из тех типов, кому страшно важно жить в супернавороченном квартале вроде Кенсингтона. Или, например, папаня с маманей грозили урезать наследство, если Ричард не будет участвовать в оплате жилья и присматривать за ними. И все равно…

— Отношения между отцом и сыном всегда отличаются сложностью, — заметил Линли.

— Они что, сложнее, чем отношения между матерью и дочерью?

— Вот именно. Потому что очень многое остается невысказанным.

Они сидели в кафе на Хэмпстед-Хай-стрит, недалеко от участка на Дауншир-хилл. Их встреча была назначена заранее: Хейверс позвонила Линли на мобильный, когда он выезжал из Стамфорд-Брук. Он сообщил ей о сердечном приступе у Уэбберли, на что она выругалась в сердцах и спросила, чем может помочь. Его ответ дословно совпадал с тем, что сказала по телефону Рэнди, когда звонила матери с последними новостями о состоянии отца незадолго до ухода Линли: врачи наблюдают за ним, а нам остается только молиться.

Хейверс спросила:

— Что значит «врачи наблюдают за ним»?

Линли не ответил, так как подозревал, что слова «наблюдение за состоянием пациента» — это медицинский эвфемизм, означающий ожидание подходящего момента для отключения систем жизнеобеспечения. Сидя напротив Хейверс за столом, на котором стояли две чашки кофе — черный эспрессо для Линли и кофе с молоком, сахаром и шоколадной крошкой для Барбары, Линли вытащил из кармана носовой платок и развернул его на столе, открывая взору констебля его содержимое.

— Сейчас у нас есть только вот это, — сказал он, указывая на осколки стекла, собранные им на краю тротуара на Кредитон-хилл.

— Стекло от фары? — спросила Хейверс, внимательно изучив осколки.

— Вряд ли, если учесть, где я их нашел. А нашел я их под кустом.

— Тогда это может быть чем угодно, а для нас — ничем.

— Знаю, — уныло вздохнул Линли.

— А где Уинни? Он что-нибудь нашел, инспектор?

— Он идет по следу Кати Вольф.

Линли передал ей все, о чем ранее докладывал ему Нката.

— Так вы склоняетесь к тому, что это дело рук Кати Вольф? — спросила Барбара. — Потому что, как я уже говорила…

— Помню-помню. Если убийца — Катя, то действовала она не из-за сына. Тогда какой у нее может быть мотив?

— Месть? Возможно, ее подставили, инспектор?

— А Уэбберли тоже входит в число подставивших? Господи, не хотел бы я так думать.

— Но ведь у него был роман с Юджинией Дэвис, то есть… — Хейверс поднесла чашку с кофе ко рту, но не отпила, а взглянула на инспектора поверх пышной пены: — Я не утверждаю, что он сделал это намеренно, сэр. Но если он был влюблен, то мог потерять объективность, мог… мог поверить под влиянием… В таком плане.

— Но тогда в то же самое должны были поверить и следователи, и присяжные, и судья, — продолжил ее мысль Линли.

— Подобное случается, — парировала Хейверс. — И не так уж редко, как вам отлично известно.

— Хорошо. Принято. Но почему она молчала? Если улики были сфабрикованными, а показания в суде — ложными, почему она не встала и не заявила об этом?

— Мы снова пришли к ее непонятному молчанию, — вздохнула Барбара. — Мы вечно упираемся в него.

— Да. — Линли достал из нагрудного кармана карандаш. С его помощью он стал двигать по платку стеклянные осколки. — Для фары стекло слишком тонкое, — поделился он своими выводами. — Если бы фары делали из такого стекла, то они разлетались бы вдребезги от первого же удара галькой на трассе.

— Разбитое стекло в кустах? — задумалась Хейверс. — Может, от бутылки? Кто-нибудь шел в гости с бутылкой виски под мышкой. А перед этим уже принял на грудь, вот и споткнулся. Бутылка падает, разбивается, и он ногой отбрасывает осколки в сторону.

— Все куски ровные, — возразил Линли. — Взгляните на самые большие из них. Они абсолютно плоские.

— Ладно. Действительно плоские. Но если вы пытаетесь привязать эти осколки к нашим главным действующим лицам, то проще было бы найти иголку в стогу сена.

Линли понимал, что Хейверс права. Он завязал осколки в платок, спрятал их в карман пальто и погрузился в размышления. Пальцами он рассеянно водил по краю чашки, где остывал эспрессо. Хейверс тем временем расправилась со своим pain an chocolat; к ее верхней губе пристали крошки от съеденного с кофе пирожного.