Предатель памяти

Джил послушалась, и не просто потому, что Дора Фостер приходилась ей матерью, но в основном потому, что та приняла пять сотен родов в домашних условиях, поспособствовав рождению пятисот младенцев. То есть Дора знала, о чем говорит.

Глэдис начала обратный отсчет. Джил потела, как скаковая лошадь, и чувствовала себя коровой, но при виде Ричарда сумела растянуть губы в улыбке. Он с самого начала возражал против «совершеннейшей нелепости» упражнений Глэдис Смайли и по-прежнему не смирился с мыслью, что Дора Фостер примет роды у своей дочери в фамильном доме Фостеров в Уилтшире. Но поскольку Джил пошла на компромисс относительно свадьбы, согласившись на более современный вариант – брак после рождения ребенка, хотя предпочла бы иной порядок событий (помолвка, свадьба и только потом рождение ребенка), то она знала, что в конце концов возьмет в этом вопросе верх. Ведь это она рожает, а не он. И если она хотела, чтобы роды принимала ее мать – акушерка с тридцатилетним опытом работы, значит, так тому и быть. «Ты пока еще не мой муж, дорогой, – с любезной улыбкой напоминала она Ричарду каждый раз, когда он пытался изменить ее решение. – Пока что я еще не поклялась перед всеми любить, почитать и слушаться тебя».

Это был сильный аргумент, и она знала это. Знал и Ричард. Вот почему роды пройдут в соответствии с ее желаниями.

– Четыре… три… два… один… Все! – воскликнула Глэдис. – Отлично поработали. Продолжай в том же духе, и ребенок из тебя выскочит пробкой. Вот увидишь. – Она подала Джил полотенце и кивнула Ричарду, стоявшему в дверях с осунувшимся лицом. – Вы определились с именем?

– Кэтрин Энн, – твердо сказала Джил в тот самый миг, когда Ричард не менее твердо произнес:

– Кара Энн.

Глэдис посмотрела на каждого из них по очереди и сказала:

– Ага. Понятно. Джил, ты молодец. Увидимся послезавтра в это же время.

Ричард пошел проводить Глэдис, а Джил осталась лежать на полу, приходя в себя. Так она и лежала, как кит, выброшенный на берег, когда Ричард вернулся в гостиную. Она сказала:

– Дорогой, я никогда не соглашусь назвать дочь Карой. Да меня засмеют! Что это за Кара, в самом деле? Честное слово, Ричард. Она же ребенок, а не героиня романтической драмы.

При обычных обстоятельствах он бы начал спорить. Он бы сказал: «Кэтрин – слишком скучное имя. Если ей не быть Карой, то не быть и Кэтрин, а нам придется пойти на компромисс и придумать что-то другое».

Именно этим они и занимались с самого первого дня их знакомства, когда в студии Би-би-си Джил столкнулась с мужчиной не менее упрямым, чем она сама. Это был отец Гидеона Дэвиса, о котором она в то время снимала документальный фильм. «Вы можете расспрашивать Гидеона о его музыке, – проинформировал ее Ричард Дэвис во время переговоров по заключению контракта. – Вы можете говорить с ним о скрипке. Но мой сын не будет обсуждать со средствами массовой информации личную жизнь или свое прошлое, и я настаиваю на том, чтобы это правило жестко соблюдалось».

Потому что у его гениального сына не было личной жизни, как узнала впоследствии Джил. А все его прошлое уместилось бы в двух слогах: скрипка. Гидеон – это музыка, а музыка – это Гидеон. Так это было и так будет всегда.

Ричард же был само электричество. Ей нравилось состязаться с ним в остроте ума и силе характера. Она находила это привлекательным и сексуальным, несмотря на огромную разницу в возрасте. Спорить с мужчиной – это же такой мощный афродизиак. Как мало мужчин в жизни Джил были готовы к дискуссии! Особенно это отличало английских мужчин, которые при первом же признаке надвигающейся ссоры уходили в глухую пассивно-агрессивную оборону.

Однако в данный момент Ричард не был расположен к обсуждению имени их дочери, или местоположения земельного участка с домом, который им предстоит приобрести, или цвета обоев в этом новом доме, или программы и даты их свадьбы. Все это были излюбленные предметы их столкновений, но Джил видела, что сейчас ей не придется окунуться в горячее обсуждение достоинств и недостатков той или иной точки зрения.

Бледное лицо Ричарда наглядно свидетельствовало о том, что последние несколько часов дались ему нелегко, и, хотя его упрямая приверженность имени Кара бесила Джил сильнее, чем она предвидела, когда он впервые выдвинул эту идею пять месяцев назад, ей захотелось выразить сочувствие в связи с его недавними переживаниями. Само собой, на языке у нее вертелось совсем другое: «Да что же это такое? Господи, Ричард, эта бездушная женщина бросила тебя двадцать лет назад!» Вместо этого ей достало мудрости ласково спросить:

– Было очень неприятно, дорогой? Как ты себя чувствуешь?

Ричард прошел через комнату и сел на диван. Плечи его подавленно опустились, отчего сутулость стала еще заметнее. Он выдавил из себя:

– Я не смог сказать им.

Джил нахмурилась.

– Не смог сказать… Ты о чем, дорогой?

– О Юджинии. Я не смог сказать им, Юджиния это или нет.

– О-о, – тоненько протянула Джил. – Она так сильно изменилась? Что ж, должно быть, это не так уж странно, а, Ричард? Ты давно ее не видел. И возможно, жилось ей нелегко…