Предатель рода

Шинтаро просто устало взмахнул рукой, подняв вверх большой палец. Рюсаки повернулся и продолжил идти, земля под ним проваливалась, как пустая разлагающаяся раковина. Их путь был отмечен глубокими следами, начиная от северной железной дороги. Троица тайком проникла в товарный поезд, груженный железом, и добралась на нем до подступов к полигону. Позапрошлой ночью они спрыгнули, потому что дальше ехать было опасно, и теперь вторые сутки брели по мертвой долине.

Один день и две ночи в аду…

Для отправки сюда Даичи искал добровольцев, и Рюсаки знал, что их ждет, когда сделал шаг вперед. Сообщение из ячейки в Кигене ясно гласило: Гильдия строит что-то в Пятне, и на этом этапе игры Кагэ не могли позволить себе закрывать глаза. Если бы Танцующая с бурей вернулась, совет мог бы попросить ее о помощи. Как бы то ни было, выбор был трудным. Но они поступали так годами, пока к ним не присоединилась девушка на грозовом тигре.

Рюсаки всё устраивало.

Трое теней Кагэ устало тащились через пустоши, по следам выхлопов неболётов. Над пустынными равнинами завывал холодный ветер, который совершенно не сдувал дым: гарь цеплялась за почву, как малыш за кимоно матери. Раны в земле были ужасны – таких Рюсаки и не видел. Некоторые тянулись на глубину до десяти футов, и троице приходилось спускаться в эти разломы, если нельзя было перепрыгнуть их. Внутри висел тяжелый пар: густой, липкий смог, смертельно холодный, полностью скрывающий дневной свет. В самой глубокой, Рюсаки мог поклясться, он слышал голос, мелодичный и сладкий, шепчущий что-то за гранью понимания.

Женский голос…

Он двинулся вперед, шаркая, пока его ступни не закровоточили, а ноги не задрожали. В конце концов Джун больше не смог идти и упал на колени. Его снова вырвало в дыхательный аппарат черной мерзкой жижей, заполнившей глазницы. И Рюсаки был вынужден беспомощно смотреть, как молодой человек срывает маску, и его снова рвет – журчащим фонтаном серо-алого цвета. А потом Джун упал лицом в мертвую землю.

Глаза почернели.

Двадцать два года.

Рюсаки прошептал молитву Энма-о, умоляя Великого Судью взвесить юношу по справедливости. У него не было никаких даров – ни деревянной монеты, ни благовоний. Глядя на мертвый пепел, уже покрывший коркой лицо юноши, Рюсаки надеялся, что этого будет достаточно и его душа сможет предстать перед Судом адов. В конце концов, здесь сожгли целый район. Этого должно было хватить для любого судьи.

Мили, часы бесконечного пути. Дым был таким густым, что в глазах у Рюсаки плыло, голова кружилась, на языке мелькал привкус смерти. Шинтаро споткнулся, упал под тяжестью рюкзака, Рюсаки поднял его и хлопнул по спине, пообещав целую чашу данроанского саке, когда они вернутся в цивилизацию. Юноша был почти в бреду, но он кивнул и продолжил путь, опустив плечи, как человек, идущий к эшафоту.

В сумерках они взошли на небольшой холм. И через море дыма они увидели это.

Плацдарм. Полигон Гильдии.

В воздухе висели броненосцы, как раздутые лотосные мухи. Стены из колючей проволоки, галогенные лампы и резаки, горящие на закате, когда госпожа Аматэрасу скользит вниз к горизонту на отдых. Рюсаки отцепил подзорную трубу от пояса, смахнул пепел с линз и приставил ее к глазу, бормоча под нос проклятия. Прищурившись, он осматривал территорию Гильдии, смаргивая черные слезы, и заметил громадные машины, выстроившиеся в ряд, – примерно с сотню. На четырех опорах, светло-желтые, с полотнами цепных бензопил вместо рук. Через несколько секунд он понял, что это корчеватели-кусторезы.

Зачем Гильдии целый легион таких машин?

И когда до него дошло, он зашипел сквозь стиснутые зубы.

Чтобы вырубить лес…

Он покачал головой и уже почти отвернулся, когда заметил нечто гигантское. Случайно, мельком. Как тень среди теней, в дыму пряталось что-то огромное, черное. Богиня Солнца коснулась горизонта и ярко вспыхнула перед тем, как уйти на покой. И Рюсаки увидел это: колосс с раздутым, как котел, брюхом, с огромными зубьями, со шпилями дымовых труб и лапами огромного металлического паука. Машина, которую он никогда в жизни не видел.

– Барабаны Райдзина, что это? – выдохнул он.

Шинтаро рухнул в пепел, глядя на свою руку, будто пораженный тем, что у него есть пальцы. Рюсаки закашлялся, почувствовав привкус черной гари на языке. Отстегнув рюкзак Шинтаро, он снял с него клеенку, обнажив уродливый корпус беспроводного передатчика. Он повернул ручку, но аппарат издал звук мясорубки, лампочка питания не горела.

– Дерьмо. – Рюсаки стукнул передатчик, когда Шинтаро упал рядом, задыхаясь, как пойманная рыба. – Давай, ублюдок, работай…

Но если передатчик и слышал его, то подчиняться не спешил.

Он почувствовал тошноту, не имевшую ничего общего со страхом. Черная, припорошенная пеплом, она проникала через кости к сердцу. Он чувствовал ее внутри. Это пускала корни смерть. А вместе с ней и страх. Нет, только не здесь. Не сейчас.