Предатели долго не живут. Книга первая

Юная медсестра и на эту шутку старого сержанта ответила всплеском веселого и здорового хохота. Этот ее хохоток как бы всем говорил, что и она в жизни успела многое повидать и ее трудно чем-либо удивить! Мы, мужики, очень часто глубоко ошибаемся, полагая, что женщины – это нечто хрупкое, неприкасаемое, их можно только на руках носить. Почему-то мы все забываем о том, что именно женщины воссоздали наш мир и очень скоро они будут в этом мире и своей работе без нас, мужчин, обходиться! Одним словом, пока Фомич всеми способами развлекал юную медсестру я успел трусы натянуть и снова укрыться под тонким больничным одеялом.

В тот момент, когда медсестричка ставила мне капельница, время от времени своими бедрами прижимаясь к моему плечу, Фомич раскладывал на столе свои гостинцы для больного друга. Одним словом, для всех троих в палате было весело и непринужденно, каждый из нас наслаждался своим делом. Я получал огромное удовольствие от прикосновения женских бедер. Медсестричка же веселилась от души, подразнивая меня, ощущая свою женскую власть над таким громилой, как я. Фомич же раскупорил бутылку Столичной и в рот себе он уже успел отправить немного водки для поддержания здоровья. В этот момент дверь палаты снова распахнулась и на ее пороге возникла доктор Еджимски.

Секунду она помолчала, видимо, разбираясь во всем в том, что в данный момент наблюдала, затем произнесла:

– Что здесь, в палате тяжелобольного, происходит, полковник, не могли бы вы мне объяснить?! Медсестра, как мне кажется, то вы закончили ставить капельницу и вам больше нечего тереться рядом с пациентом, так что вас прошу покинуть палату! Сержант, а вы откуда здесь появились и пьете водку, когда я лично запретила посещение своего больного?! Он нуждается в спокойствии!

Теперь я хорошо понимаю, почему женщины так не любят друг друга! В одно лишь мгновение доктор Еджимски в этой юной и красивой медсестре заимела заклятого врага-соперницу! Она, зло поддернув плечиками, покинула мою палату, катя перед собой тележку-каталку. Вы бы только видели бы, как она яростно и многообещающе работала своими бедрами, меня соблазняя на расстоянии и обещая меня навести поздно вечерком, когда всякие там врачи покинут госпиталь.

Но коса ярости и гнева Янины с треском и искрами наткнулась на стальное спокойствие Фомича, бывалого американского сержанта. Он в себя опрокинул вторую стопку водки и повернувшись к доктору Еджимски произнес:

– А ты красивая, доктор! Я теперь понимаю, почему полковник Варньей так бесится! На службе он одной другой справляется с двумя тысячами солдат и офицеров, а тебя не может уложить в свою постель вот уже второй день!

Мои щеки покрыл яркий румянец от смущения и от стыда за слова своего старого друга и учителя. Я был готов залезть под одеяло с тем, чтобы от Янины скрыть свое смущение. Но меня очень заинтересовало, как же эта женщина ответит на выпад старого ловеласа, поэтому я этого не сделал?! Сначала лицо женщины пошло багровыми пятнами, предвестниками ее гнева. Затем они исчезли, послышался приятный женский смех.

– Ну, ты, сержант, и даешь! От армейских подруг я частенько слышала о таких отцах-командирах, жить или спать с ними, как с любимым мужем, но твоим мужем он никогда не станет! Но я никогда не верила, что такие мужчины могут вообще существовать! Так что, сержант, ты уж и мне налей водки, хочу выпить за одно уж то, что у тебя хватило сил мне противостоять!

Я протянул руку за больничным халатом, собираясь к ним присоединиться, но меня остановил непривычно мягкий голосок доктора Еджимски:

– Ты уж, Валери, немного потерпи! Сейчас тебе пить нельзя! Для начала физраствор должен выгнать из тебя всю синтетическую дрянь, которой я тебя накачала в ходе операции!

Да, мое французское имя все же в должной степени сыграло свою роль, оно укротило это тигрицу в белом халате. Доктор Еджимски пока еще не стала домашней кошечкой, но она уже встала на верный путь исправления! Пьянка моих хороших друзей продолжалась всего лишь полчаса, после чего они разошлись по своим делам, пожелав мне спокойной ночи. И я действительно заснул, как только за ними прикрылась дверь палаты.

Внезапно я проснулся в два часа сорок две минуты, в самой середине ночи. Мне не потребовалось смотреть на циферблат часов, чтобы определить точное время. Мое внутреннее «я» всегда знало вплоть до минуты, который сейчас час. Обычно я, просыпаясь и определив время, тотчас же продолжал спать. Но в этом сегодняшнем пробуждении скрывалось что-то настораживающее, отчего мой сон попросту канул в лето.

3