Предатели крови

Она поняла его не сразу, но, когда поняла, сердце остановилось.

Рук растянул губы в усмешке и продолжил:

– У него и комнатка особая припасена – для тебя берег.

Глава третья

Тьма.

Вот и все, что осталось Киве, – все, чем осталась Кива.

Свернувшись в комочек в углу непроглядно-черной камеры в Бездне, она пыталась найти волю к жизни, а внутренние демоны нашептывали, что нужно сдаться, что все ее ненавидят и никто никогда не простит. Что нет смысла жить.

Эти мысли одолевали ее с тех самых пор, как организм очистился от ангельской пыли несколько недель назад, но неестественная тьма Бездны усиливала их, заставляя ее сворачиваться в клубок и зажимать уши, будто это могло заглушить осуждающие голоса.

Она оказалась в персональном аду – и этот ад она сотворила своими руками.

Отчаяние одиночной камеры Киве довелось пережить лишь раз – после того, как Джарен спас ее от испытания водой. Сенсорная депривация тогда чуть не погубила ее, но благодаря предупреждению Наари Кива знала, что к финальному испытанию ее освободят.

В этот раз никаких гарантий не было. Она знала только, что красная морда Мясника загорелась предвкушением, когда телохранители Рука приволокли ее днем в изолятор – он обрадовался так, что на секундочку сердце у нее ушло в пятки: Кива испугалась, что ее утащат прямо на порку. Окровавленная плеть, кромсающая тело Джарена, до сих пор снилась ей в кошмарах. Но Мясник избавил ее от этого ужаса – у него имелись на нее другие планы и другие пытки.

– Боль уйдет, а темнота останется, – лукаво заявил он, волоча ее к Бездне, и швырнул ее внутрь, оставив один на один с ее собственными безжалостными мыслями.

Вина, горе, стыд не покидали ее ни на мгновение, пока медленно ползли секунды, потом минуты, потом часы. И все это время Кива вновь и вновь вспоминала одни и те же лица: Джарен, Наари, Типп, Кэлдон, Торелл.

Она слышала последние слова Джарена: «Как… ты… могла?»

Она слышала, как предупредил похолодевший Кэлдон: «Убегай».

Она слышала, как обвинял ее дрожащим, полным слез голосом Типп: «Ты К-Корентин?»

А затем видела наглое лицо сестры, бледную, как луна, кожу, смеющиеся глаза цвета меда и ужасные слова, которые бесконечно вертелись у Кивы в голове: «Отлично сработано, сестренка! Без тебя у меня бы ничего не вышло».

Если Рук собирался пытать Киву, лучше наказания, чем запереть ее с личными демонами, он бы не выдумал. Тьма лишь подпитывала их.

– Я не могу, – прошептала Кива, дрожа и раскачиваясь на месте. – Я не выдержу.

Она и не хотела выдерживать. Какой в этом смысл, если она все потеряла? У нее ничего не осталось, ничего и никого.

Пусть лучше тьма заберет ее.

Пусть лучше все закончится.

Пусть лучше придет конец.

Но затем мелькнул свет, резкий и слепящий, и послышался чей-то рык, будто кого-то швырнули к Киве в камеру, и тело рухнуло на твердый камень, а дверь снова захлопнулась.

– Сукинсын! – прошипел у ног Кивы знакомый голос, ослабевший от боли.

Киве почудилось, что она видит сон. Или что она уже на том свете.

– Креста?

– Кто ж еще? – подтвердил ворчливый голос.

На миг у Кивы все вылетело из головы, но еще один стон боли заставил ее пошарить в темноте, пока она не нашла соседку, причем при первом же касании Креста охнула и отшатнулась.

– Что они с тобой делали? – спросила Кива, двигаясь осторожнее. – Где болит?

Креста сдавленно хохотнула:

– Лучше спроси, чего они не делали и где не болит.

Кива замерла, побоявшись причинить Кресте еще больше боли.

– Это из-за того, что произошло в тоннелях? – неуверенно спросила она.

– Понимаю, сложно поверить, – съязвила Креста, – но надзиратели типа Кости не особо церемонятся с теми, кто посмел им перечить.

Послышался шорох и приглушенная ругань. Когда Креста снова заговорила, она пыталась отдышаться, а голос раздавался совсем рядом – видимо, она ухитрилась встать.

– Стоило того. Видела бы ты их удивленные рожи!

– Это я виновата, – прошептала Кива. – Ты из-за меня здесь очутилась.

– Здесь я очутилась из-за себя, – отрезала Креста. – Никто не смеет силой помыкать более слабыми. Не останови ты меня, я бы с радостью им врезала. Уж поверь.

Слушая ее, Кива вспомнила спутавшиеся в голове первые дни ломки, когда Креста рассказывала о собственной семье и упомянула, что мать изо всех сил старалась «уцелеть» рядом с отцом. Подробности Киве были ни к чему – судя по всему, Кресте всю жизнь доставалось от мужчин, и сегодняшний день не стал исключением.

– Чем я могу помочь? – спросила Кива, бесполезно суетясь вокруг. Она ничего не видела: если бы не затрудненное дыхание Кресты, она бы и не догадалась, что та рядом.

– Суету прекрати, – ответила Креста. – Мясник зашвырнул меня к тебе только потому, что знал: тебя расстроит то, что он сделал со мной, а этот садист хочет тебя помучить. Но мне бывало и похуже, я скоро буду на ногах.

Она задумчиво помолчала и добавила преувеличенно безразличным тоном:

– Ну если только не хочешь ускорить процесс этой своей волшбой.