Предательница. Как я посадила брата за решетку, чтобы спасти семью

На следующий день я прилетела обратно в Голландию вместе с Фрэнсис и не подпускала к ней Вима. Кор переехал на небольшую французскую ферму в лесной глуши, которую сдавали как летний дом. «Подлинно французский» интерьер из ее описания оказался обшарпанным старьем. Единственным, что соответствовало понятию летнего дома, был открытый бассейн во дворе. В обычной ситуации Кор никогда не стал бы снимать подобное жилье, но сейчас это было необходимо. Он не хотел быть там, где бывал обычно. Никто не должен знать, где он.

Под «никто» он подразумевал Вима.

Соня бывала у него наездами, потому что Фрэнсис ходила в школу. Как-то вечером, когда они сидели на террасе, любуясь светлячками, Кор вдруг сказал:

— На случай, если со мной что-то случится: я хочу, чтобы у нас и детей был фамильный склеп. И я хочу конный катафалк. — Кор вполне допускал, что не выживет в этом конфликте.

Соня робко предположила, что, может быть, Вим прав и лучше все-таки заплатить.

Кор взорвался. Он посчитал ее слова предательством.

— Ты что, собираешься сдать меня, как Носяра? Этот Иуда? Если ты так считаешь, можешь отправляться к своему братцу, и чтобы я тебя больше в глаза не видел! — проорал он.

Его ярость потрясла Соню. Она сказала, что не имела в виду ничего подобного, а просто беспокоится за него и детей. Их жизни стоят дороже любых денег.

Тем не менее Кор был непреклонен: деньги ничего не решат.

Соня попала в тиски между мнением мужа и мнением брата. И лучшее, что она могла придумать в этой ситуации, — не вмешиваться. Кор всегда решал все сам, вот и сейчас пусть решает.

На французской ферме Кору долечили челюсть и вставили зубные протезы. Затем он переехал в гостиницу «Мартен Шато дю Лак» в бельгийском Женвале. Соня продолжала ездить туда и обратно, но это становилось все труднее совмещать с учебой детей.

Каждый раз по возвращении домой Соня встречала на пороге Вима с одним и тем же вопросом: он хотел знать, где Кор. И Соня врала ему, что тоже не знает.

Часть I. Дела семейные. 1970–1983

Прослушка (Виллем и Астрид)

В: Я в стельку. Хреново мне. Но все нормально.

А: Что?

В: Нормально, потому что… Ну ты знаешь, времена меняются.

А: Да уж.

В: Говорю тебе: продолжение точно будет.

А: Да, я понимаю.

В: Наверное, не сразу…

А: Да.

В: Какое-то время потребуется, но верняк на миллион процентов — продолжение будет.

А: Я знаю.

В: А раз так, то знаешь чего? Вот будет ответочка. И как я там себя буду ощущать, и что со мной будет, и так далее — вот тогда и буду решать, что делать.

А: Да.

В: Но сейчас я себя так чувствую…

А: Да.

В: Погода эта…

А: Всю дорогу льет…

В: Ей бы надо как следует врубиться, во что это ей станет, она же психованную изображает, так?

А: Да.

В: Она же толковая, да? Вот что я скажу, Ас (наклоняется ко мне и шепчет), когда видишь, как он к тебе подбегает с этой штукой, понимаешь, что вот он, этот момент. И знаешь, что это все.

А: Ну…

В: Это же просто обидно.

А: Опять ты за свое.

В: А почему они на машинах, чего они кругами-то все ходят? Они что, самые умные? Все это кончится совсем плохо, так ведь? Так или нет?

А: Да.

В: Собственно, как вообще все в этой жизни. Все, что она делала, вышло ей боком. Спасибо тебе, Ас. И вот чего, Ас, тебе не стоит ни о чем беспокоиться.

А: Да я и так не…

В: Никогда и ни о чем вообще. Пока, милая.

А: Ну пока.

Мама (2013/1970)

Мама позвонила мне в семь утра, что было слишком рано для нее. Обычно она встает ровно в восемь и начинает день с кормления кота, завтрака, приема таблеток от давления и сердца и звонков дочерям. Ранний звонок означал: что-то не так.

— Привет, мам, ты уже встала? — спросила я.

— Да, я на ногах с половины седьмого. Твой дорогой братец заезжал сегодня с утра пораньше.

Эта, казалось бы, будничная фраза означала, что с Вимом опять какая-то проблема.

— Приятно слышать, — ответила я, намекая, что понимаю — визит был отнюдь не из приятных.

— Заскочишь сегодня? Я купила тебе сушеных ананасов. — На самом деле это означало: приезжай немедленно, мне нужно тебе кое-что сообщить, и это срочно.

— Отлично, сегодня заскочу, — сказала я. Имелось в виду: я приеду прямо сейчас, потому что знаю, что нужна тебе. — Ну пока, мамочка.

— Хорошо. Пока.

* * *

Так мы общаемся друг с другом с 1983 года: у каждой фразы может быть двойное дно, в каждом будничном разговоре присутствует смысл, известный только членам семьи. Мы начали так разговаривать, когда стало известно, что Кор и Вим похитили Фредди Хайнекена.

С тех пор Министерство юстиции установило за нашей семьей наблюдение, и все наши телефонные звонки поставлены на прослушку. Мы были вынуждены научиться особому языку, известному только внутри семьи.

Помимо языка намеков, который мы использовали в разговорах с Вимом, мы изобрели собственный способ обсуждать его дела между собой. Вим опасался представителей власти, а мы опасались Вима.