Предательство

Последнюю коробку пришлось поставить на пассажирское сиденье, в багажнике не осталось места. Часы на приборной панели показывали всего половину двенадцатого. Рановато. Лучше дождаться вечера, чтобы не привлекать лишнего внимания. С другой стороны, доехать можно только до лодочной станции, а последнюю часть пути ящики придется перетаскивать, для чего понадобится время. Лучше бы сделать это прямо на пристани, но, увы, нельзя. Можно только рядом на берегу. С тропинки никто ничего не заметит, а вот из Сёдермальма костер вполне могут увидеть. Но он же имеет право разводить огонь где угодно, а ему угодно рядом с пристанью.

Это будет обряд, который очистит его раз и навсегда.

Тот сентябрьский день два года и пять месяцев назад был дождливым, как и вся предшествующая неделя, но ровно за два часа до ее прихода — словно знак свыше — низкое небо вдруг разомкнулось и стало ярко-голубым. Собирая корзинку для пикника, он не упустил ни единой мелочи. Он даже успел сбегать в «Консум» за одноразовыми бокалами для шампанского, чтобы все было идеально.

Она как всегда немного опоздала. На двадцать шесть минут, если быть точным. Но ей нужно было закончить что-то в картине, над которой она работала. Ничего страшного, он ждал год и мог подождать еще двадцать шесть минут.

Корзинку он прикрыл клетчатым кухонным полотенцем, и по дороге вниз к Орставикену она с любопытством интересовалась, что там внутри. Она была как обычно говорлива, и его немного раздражало, что она не догадывается о важности момента. Она рассказывала о какой-то галерее, где собиралась выставляться, и о том, что у этой галереи очень приятный хозяин. От услышанного у него пропал энтузиазм. Он терпеть не мог, когда она с кем-то встречалась без его ведома. Он хотел знать обо всем, что она делала, с кем виделась и как вела себя на этих встречах. Месяца два назад он, набравшись мужества, попытался поговорить с ней, объяснить ей свои чувства. Но после этого разговора что-то изменилось, и его это тревожило. В его представлении все, о чем он говорил, доказывало лишь его безграничную любовь, но она почему-то поняла его неправильно. За последние недели она начала отдаляться, сказала, что не может больше обедать с ним, как раньше. А однажды он постучал к ней, а она притворилась, что ее нет дома, хотя он точно знал, что она там.

Но сейчас он постарается сделать так, чтобы все снова стало хорошо.

Он хотел сесть на скамейке у лодочной станции, но она заметила открытые ворота и захотела спуститься к пристани. Они шли к правому причалу, на воде еще оставалось несколько лодок в ожидании, пока их уберут на зиму в эллинг. У самого конца причала он поставил корзинку на бетонную плиту. На скамейке было бы лучше. Приблизившись, она встала рядом и посмотрела на воду. На щеке лежала прядь темных волос, выбившаяся из пучка на затылке. Он преодолел искушение убрать ее, прикоснуться к ее лицу.

— Господи, какая красота. Взгляни на Сёдермальмскую больницу!

Он проследил за ее рукой. От солнца окна огромного белого здания сияли так, словно за каждым из них горел огонь.

— Надо было взять этюдник.

Присев на корточки, он снял полотенце с корзинки, постелил его на бетон, а сверху поставил бокалы для шампанского.

— Ой, — улыбнулась она удивленно, — вот так праздник!

Чувствуя, что нервничает, он уже почти жалел, что затеял все это. Она находилась как бы не здесь. Все было бы намного легче, пойди она ему навстречу, помоги начать. Он вытащил картофельный салат, цыпленка и встал, взяв бутылку игристого вина.

Ее улыбка. Он должен прикоснуться к ней.

— Что мы празднуем?

Он улыбнулся и не ответил, для слов пока рано.

— Случилось что-то приятное?

Вот сейчас она взглянула на него с любопытством, она действительно смотрела на него. Впервые за несколько недель он завладел ее вниманием целиком. Наконец-то она вернулась к нему, туда, где она должна быть всегда.

Полный уверенности, он протянул ей бокал:

— Ты выйдешь за меня замуж?

Он месяцами представлял себе это. Как улыбка озарит ее прекрасное лицо, превратив глаза в щелочки. Как она подойдет к нему, подойдет близко, он закроет ее собой, а потом она позволит поцеловать себя, прикоснуться к себе. Она, на чью долю выпало немало испытаний, почувствует, что отныне он будет защищать ее и никогда не покинет, что ей не нужно больше бояться.

Но она лишь опустила веки.

Закрыла глаза, оставив его снаружи.

Его охватил ужас. Страх, от которого она защищала его целый год, прорвался безумной лавиной.

Она открыла глаза и снова посмотрела на него:

— Юнас, нам нужно поговорить. — Забрав у него бокал, поставила его на землю. — Пойдем сядем.

Он не мог пошевелиться.

— Идем.

Она осторожно накрыла его руку своей рукой, подвела его к краю причала и заставила сесть. Она смотрела на воду.

— Ты мне очень нравишься, Юнас, это правда. Но то, что ты сказал мне несколько недель назад, меня испугало. Я подумала, что ты, наверное, все понял не так.

Отныне я не хочу; чтобы ты тут жил.