Предательство

Целый год тот, другой, ходил вокруг, зная, что у него все преимущества, и слушая рассказы о бедном Хенрике, который ни на что не способен, от которого больше нечего ждать. Которого нужно вычеркнуть. Трусливый мерзавец не решался выйти на свет и прятался за кулисами его жизни, полностью ее при этом контролируя. Подкрадывался то здесь, то там — пока сам он, как дурак, бегал и унижался на всеобщем обозрении.

Внезапный гнев заставил его встать.

— Ты не понимаешь, что я говорю! Речь не о чувстве вины! Черт, целый год она действовала у меня за спиной. Целый год! Трахалась с двадцатипятилетним уродом и скрывала это!

Неожиданный взрыв эмоций заставил ее в удивлении замолчать, и пауза так затянулась, что он успел пожалеть о сказанных словах. Меньше всего ему сейчас нужен конфликт.

Для конфликта требуется смелость.

Сердитым жестом она запахнула халат на груди.

— А ты? Ты чем занимался последние семь месяцев?

Да. Что он мог ответить? Честно говоря, он уже не знал.

— Хотя, конечно, это совсем другое дело. Я по крайней мере двадцатидевятилетняя уродка.

Он снова опустился на диван.

— Прекрати.

— А что бы ты хотел от меня услышать?

Он понятия не имел. Поэтому сидел молча, покуда глухой рокот двигателя в машинном отделении перемалывал его отчаяние.

— Ты, наверное, хочешь, чтобы я тебя как-то утешила?

Я люблю вашу жену, а она любит меня.

— Прости, но у меня нет ни малейшего желания. И откровенно говоря, не совсем понимаю, зачем это надо делать, если ты мне, конечно, не врал все это время.

Она встала с кровати, вытащила из сумки свитер и надела его. Быстрые беспокойные движения — ей, как и ему, хотелось немедленно исчезнуть отсюда. Он заметил, как она вытерла рукой левую щеку, направляясь в ванную. Она так верила и надеялась. Он так рвался сюда и столько всего обещал. Его захлестнула волна нежности. Меньше всего ему хотелось причинять ей боль, кто как не она заслуживает немного счастья после всего, что ей пришлось пережить. Но, к собственному изумлению, он понял, что не готов исполнить ее мечты.

У двери в ванную, не глядя на него, она остановилась:

— Вечером я уеду обратно из Турку.

Переступила порог, после чего закрыла и тщательно заперла дверь.

~~~

В детском саду ничего не напоминало о прошедшем собрании. Черстин позаботилась, чтобы все шло как обычно, но Эву задержала в дверях и еще раз поблагодарила за то, что с ее помощью им удалось погасить задетые чувства и предотвратить слишком бурную реакцию родителей. Эва, смущенно улыбнувшись в ответ, заверила, что сделала лишь то, что считала правильным.

Аксель сидел на заднем сиденье. Она не сказала родителям, почему решила к ним заехать. Что ей не просто захотелось выпить кофе. Что на самом деле ей нужны деньги в долг. Большая сумма. Мысль о том, что ей придется все объяснить, признаться, что Хенрик собирается бросить ее ради другой женщины, вызывала глубокий стыд.

— Мама, смотри, что мне сегодня дали. Посмотрев в зеркало заднего вида, она заметила в руках у Акселя что-то красно-коричневое.

— Какая красивая штука. А кто тебе ее дал?

— Я не знаю, как его зовут.

Как сказать отцу и маме, что Хенрику она больше не нужна, не разбив при этом их родительские иллюзии? Она знала, что их это оскорбит так же сильно, как и ее. Может быть, даже сильнее. А ей меньше всего хотелось бы их разочаровать. После всего, что они для нее сделали, что им удалось дать ей.

Ей самой уже не удастся дать это своему сыну.

— Ты не знаешь, как его зовут? Он из другой группы?

— Нет, он большой. Он такой, как ты.

Странно, что сменщик Линды делает детям подарки.

— Он работал сегодня в саду?

— Нет, он стоял у забора рядом с лесом, я качался на качелях, а он меня позвал и сказал, что хочет дать мне что-то интересное.

Машина замедлила ход, Эва сама не заметила, как нажала на педаль тормоза.

— Дай мне посмотреть.

Он протянул коричневого медвежонка с красным сердечком на животе.

— Что он еще сказал?

— Ничего особенного. Он сказал, что я хорошо качаюсь на качелях и что он знает одну детскую площадку, где ужасно много качелей и длиннющая горка, и, может быть, когда-нибудь мы туда поедем, если я захочу и если ты нам разрешишь.

Чувство тяжести в груди. Она попыталась сдержаться и не повысить голос, чтобы не испугать его.

— Аксель, я же говорила, что ты не должен разговаривать с незнакомыми взрослыми. И ты ни в коем случае не должен брать то, что тебе дает такой взрослый.

— Но он же знал, как меня зовут. Тогда не считается.

Ей пришлось сглотнуть и сделать глубокий вдох.

— Сколько ему лет? Он как папа или как дедушка?

— Как папа, хотя, наверное, он все-таки не такой старый.

— А сколько ему лет?

— Ну, лет семьдесят пять.

— Кто-нибудь из воспитательниц видел, как ты с ним разговаривал?

— Я точно не знаю. Почему ты сердишься?

Как ему объяснить? От мысли о том, что с ним может что-нибудь случиться, останавливалось дыхание.

— Я не сержусь, я просто очень беспокоюсь.

— Но он хороший, почему мне нельзя с ним поговорить?

— Ты его узнал? Ты видел его когда-нибудь раньше?

— Кажется, нет. Но он сказал, что он еще придет.