Предательство любви не прощается

— К бассейну не подходите! — крикнула Варя и повела в сад к кустам с оставшейся еще ягодой черной смородины. У нее, одной из немногих, вместе с декоративными растениями на участке росли кусты крыжовника и черной смородины, которыми она страшно гордилась. Сама за ними ухаживала, в этом году собиралась посадить вдоль забора малину. После рождения Сашки Варя немного сдала, вышла из стандартных размеров модели. Сегодня трудно поверить, что несколько лет назад ее фигура украшала журналы "Еlle", "Vogue" и "Fashion Collection". В последнее время она активно занимается собой, делает зарядку, ежедневно плавает в своем десятиметровом бассейне, выполняет упражнения на доске и крутит педали. От лишних килограммов избавилась, но вернуться к прежним размерам вряд ли удастся. Уговаривает меня с нового года ездить в город на занятия восточными танцами — беллиданс.

Варя заставила попробовать её смородину, которую в нынешний сезон неоднократно приносила мне. Это был особый поздний сорт. Я попробовала. Ягоды, как ягоды, точно такие же моя Даша приносит с рынка, но Варя требовала признаться, что такой ягоды я еще не пробовала. Пришлось подтвердить.

— Принеси миску, наберем, посыплем сахаром и за столом нормально поедим.

— Что ты! Какой сахар! Витамины убьет! Все оборвать я не дам, будут еще гости и все должны попробовать. И так почти все оборвали, а что осталось — осыпается. В прошлом году, помнишь, до конца сентября на кустах сохранилась.

От смородины мы перешли к качелям. Игорь раскачивался, а Саша пытался подняться по вертикальной лестнице для гимнастики.

— Куда полез! — забеспокоилась Варя и стащила сына на землю. — Говорила, без меня или папы высоко не забирайся.

Саша заплакал, и она принялась успокаивать, Игорь продолжал раскачиваться на качелях. Успокоившись, Саша стащил Игорька с качелей и повел в уголок, где на огромном деревянном помосте были разложены игрушечные рельсы и свалена куча подвижного состава.

— Будем в поезд играть, — воскликнул Саша.

Игорь тоже любил толкать вагоны по рельсам и вскоре они уже сцепляли составы, возводили мосты. Железная дорога увлекла обоих. Мы довольные, что дети, наконец, угомонились и заняты игрой, сели в беседке поговорить. Варя заметила мою напряженность и спросила, кто расстроил — опять Кирилл? Рассказала, что мама требует священника исповедоваться и причаститься.

— Представляешь, всю жизнь неверующая, а заболела, — попросила Библию, читает Жития святых, молится. Соседка по палате глубоко верующая.

— Мама не одна в палате?

— Попросила подыскать напарницу. Я поместила в одноместную палату.

— Стала верующей — хорошо. Господь прощает раскаявшихся.

— Хочу надеяться, вера поможет перенести последние минуты, когда обезболивающие перестанут помогать. Держится на одних уколах.

5

Ночью долго не могла заснуть. Из головы не выходило мамино обещание поговорить, о чем не решалась всю жизнь. Назвать отца? На фиг он нужен теперь, когда я вполне самостоятельна, а маме остались считанные месяцы или дни. Раньше ему следовало вспомнить об оставленной любимой жене и дочери. Сегодня будь он Министром, Председателем правительства или американским миллиардером, мне наплевать. Перечислит не состоявшихся моих отчимов? Было их немало, многих я помню. Мама и сегодня, если бы не болезнь, женщина в самом соку — сорок семь лет! Могла бы еще замуж выйти. С высоты сегодняшнего положения, я её хорошо понимаю и не осуждаю, всю жизнь она нуждалась в мужской ласке! Меняла мужчин? Значит, были на то причины. Достойных мужчин не оставляют и сами они не сбегают.

Когда, наконец, уснула, приснились любовники мамы, видела ее молодой и красивой. Потом мама вдруг превратилась в сегодняшнюю — живой скелет с желтым лицом. Я заплакала от отчаяния, что ничем не могу помочь, и проснулась с больной головой. В последние дни ночные кошмары мучили меня. Видела Валерия с Кириллом и Эльзой, приходила молодая мама. Встала, выпила Но-шпу с анальгином, и снова легла. Что-то еще продолжало сниться, не могу вспомнить. Разбудил Игорек. Часы показывали девять. Проспала! Не стала принимать обычный контрастный душ, а помогла Даше кормить Игоря. Позвонила маме, спросила, как она, пообещала часа через полтора, а может раньше — как доберусь, быть у неё. Не задерживаясь у зеркала, чуточку подкрасилась, уложила волосы, и, выпив стакан сока, повезла сына к Комаровским — старшим. Пора к маме, я и так задержалась.

В коридоре больницы встретился мамин врач и подтвердил мамины опасения. Опухоль продолжала катастрофически расти, и медицина не в силах остановить. Я вошла в палату и в глаза бросилась застланная соседняя кровать Марии Васильевны. Первая мысль — мама уговорила ее оставить нас одних для серьезного разговора. Она, прочитав в моих глазах вопрос, объяснила.

— Умерла во сне. Я ничего не слышала, проснулась, а кровать пуста. Нянечка сказала Господь призвал. Последние дни её не мучили боли, как меня. Часто молилась, вспоминала детство, подолгу молча лежала, не слышала меня. Мне бы Бог дал провести последние дни без боли! Тихо умереть во сне, как Марии Васильевне!