– И теперь Советы покупают у немцев всякую всячину на миллионы марок: турбины, отбойные молотки, токарные станки и зенитные орудия. Объем поставок поистине рекордный. Как вы думаете, стала бы Германия продавать все это России, если бы не считала ее своим партнером в военных делах? Я так не думаю. Мы попали в безвыходное положение, Меткалф. Неужели вы думаете, что Вашингтон хочет ввязаться в эту войну? Считаете, что Рузвельт намерен бросить вызов и Советскому Союзу, и нацистской Германии?
– Значит, наша единственная надежда на раздор среди бандитов.
– Вы пытаетесь обмануть самого себя, Меткалф. Вы ударились в мечтания. Эти диктаторы знают, насколько они сильны в союзе друг с другом и что они имеют полную возможность поделить мир между собой. А еще я слышал от моих британских друзей здесь, что в правительстве Черчилля есть высокопоставленные деятели – хотя сам Черчилль к этому кругу не принадлежит, – настаивающие на заключении сепаратного мира с Германией против Советов.
Меткалф закусил нижнюю губу и немного помолчал, собираясь с мыслями.
– Вы хорошо знаете штат немецкого посольства?
Хиллиард, похоже, внезапно насторожился.
– Довольно хорошо. А что вас интересует?
– В немецком посольстве есть второй секретарь, его зовут фон Шюсслер.
Дипломат кивнул.
– Надутая посредственность. Аристократ, принадлежит к старинному роду высокопоставленных чиновников и только благодаря происхождению получил работу в немецком министерстве иностранных дел. Ничтожество. И что же вы хотите о нем узнать?
– Вы имеете представление о его истинных политических пристрастиях?
– Ах, вот вы о чем, – понимающе кивнул Хиллиард. – В немецком посольстве и впрямь есть работники, которые, если можно так выразиться, не испытывают особого восторга от нацизма. Это лояльные немецкие патриоты, которые любят Германию, но ненавидят нацистов и готовы сделать все, что в их силах, чтобы свергнуть Гитлера. Члены глубоко законспирированного антинацистского сопротивления. Но фон Шюсслер? Едва ли. Он знает, с какой стороны его бутерброда намазано масло. Я не думаю, чтобы этот человек имел какую бы то ни было идеологию. Он сделает все, что ему прикажут. Насколько я могу судить – а я довольно часто встречаюсь с ним, наше общество здесь очень тесное, – он культивирует в себе довольно грустное и глубоко ошибочное самовнушение насчет себя как наследника славной прусской аристократии. Стремится к славе, тут не может быть сомнений. Но он не храбр. Слабый тщеславный человечек. Фон Шюсслер делает то, что ему говорят. Единственная его мечта – выйти в отставку с множеством орденских ленточек. И, как я краем уха слышал, написать свои мемуары. Христос свидетель, это все.
– Понимаю… – протянул Меткалф. Он верил суждению Хиллиарда.
– Послушайте, я не знаю ваших намерений, но если вам интересно лично взглянуть на него, то, как мне сказали, он со своей подружкой, русской балериной, будет сегодня вечером на даче.
– Это средоточие всей общественной жизни нашего дипломатического анклава. Да-да, единственный, черт его возьми, но непрерывный круг развлечений в нашей счастливой долине.
– Я буду там, – заявил Меткалф и вскочил. Хиллиард поднялся одновременно с ним. Меткалф протянул ему руку, но, к его удивлению, низкорослый человек по-медвежьи обнял его. Впрочем, причина столь пылкого поведения сразу же прояснилась, поскольку Амос Хиллиард прошептал ему в самое ухо:
–
15