Предательство в Неаполе

— Джим! Добро пожаловать. — Алессандро смеется. — Пусть вы и не понимаете по-итальянски, все равно это будет очень, очень интересно.

— Жду этого с нетерпением, — говорю я, смущаясь из-за того, что выходит, будто я жутко польщен возможностью просить об одолжении человека, которого едва знаю. Алессандро не дает никаких оснований для таких суждений. Если в субботу какие-то сомнения у него и были, то теперь они ушли. Положив руку мне на плечо, он ведет меня мимо охраны, через рамки с металлоискателями: ни у кого не возникает никаких вопросов относительно моего присутствия. Внутри здание смахивает на пещеру, стены выкрашены в кремовый цвет, характерный для официальных учреждений, на полу темно-серое пористое покрытие. Прохладно: работают кондиционеры. Алессандро этим недоволен. У зданий на Средиземноморье, говорит он, должны быть окна. Мы поднимаемся вверх на эскалаторе.

— Вы где хотите сидеть? — спрашивает он. — Можно устроиться с журналистами или на галерее для публики.

Я молчу, но стараюсь показать, что рад довольствоваться тем, что легче всего устроить.

— Для вас интереснее будет на галерее для публики. Туда как раз приходят целые семьи посмотреть, как идет процесс. — Похоже, Алессандро заботится о том, чтобы я получил удовольствие еще от чего-то, помимо судебных процедур.

— Договорились, — говорю я.

— Вам в зал номер двенадцать. Это там. — Алессандро указывает вверх на следующий этаж. — Будет лучше, если вы туда доберетесь сами. — Улыбается: — Вы же не хотите, чтоб вас увидели со мной.

Я нервно ухмыльнулся.

— Посетили старый Трибунал?

— Да, — отвечаю, — он очень красив.

— А-а… — роняет Алессандро печально. Вероятно, так он выражает самые разные чувства. — Это здание, конечно, ужасно. Отвратительная обстановка. Я чувствую себя работающим на фабрике.

Уловил ли я тщеславие в его голосе, или он просто намекал, как опасно конвейерное судопроизводство? Признаться, мне немного приятно: после моих самоуничижительных сравнений его Трибунала с конторой, где придется вкалывать мне, этот дворец, пусть и куда больший по размерам, с претензиями на модернистский дизайн и современную функциональность, все же не многим отличается (во всяком случае, по духу) от моего Порталу.

Алессандро должен идти. Процесс начнется примерно через полчаса. Мы пожимаем друг другу руки. Я направляюсь к эскалатору, он меня окликает:

— Луиза просила передать: подождите ее в кафе возле почтамта. — Судья пристально смотрит на меня, желая убедиться, что я понял его слова, как будто в просьбе Луизы таился какой-то тайный смысл.

— Непременно, — любезно соглашаюсь я. — Во сколько?

— Заседание закончится в двенадцать часов, но я буду занят, так что не смогу сопровождать вас. Она придет к часу.

Я кивнул и спросил:

— А отчего заседание закончится так рано?

— Меня ждет другая работа, — загадочно говорит Алессандро и добавляет, широко улыбаясь: — Но вам и двух часов хватит.

Я поднимаюсь на эскалаторе. Судебный зал номер двенадцать оказывается в конце вереницы из шести залов. Из вестибюля к каждой двери ведут пандусы. Дергаю дверь — закрыто. Кроме меня, вокруг никого нет. Время от времени мимо проходят местные служащие — спешат по своим делам. Процесс этот явно не гвоздь сезона, как мне представлялось. Точно и не скажу, чего я себе нафантазировал: толпы народа, пресса, семьи обвиняемых, любопытствующие вроде меня, и все прибежали пораньше, стремясь заранее занять местечко получше.

Появляется пожилой человек в серой униформе уборщика, неспешно переходит от одного зала к другому, отпирая входные двери. Когда он уходит, я поднимаюсь по пандусу и вхожу на галерею для публики. Первое, что замечаю, — толстую перегородку из пуленепробиваемого стекла, отделяющую галерею от зала заседаний. «Здорово!» — произношу я вслух: Алессандро посадил меня в один зал с убийцами. Стоило бы податься к журналистам.

Галерея представляет собой двадцать рядов сидений, расположенных крутым амфитеатром. Я спустился по центральному проходу, чтобы сверху рассмотреть зал заседаний. Высокий и узкий, он весь — пол, потолок, стены — обшит деревом. Похоже на спортивный зал: практично, холодно, никакого уюта. В дальнем углу длинный стол, за которым двенадцать кресел в ряд, обитые пластиком за исключением того, что в самом центре, — у него высокая спинка, и обтянуто оно кожей. Это кресло, вероятно, для Алессандро. На столике микрофон на небольшой подставке. За спиной судей на стене лозунг: «La Legge è Uguale per Tutti» — я перевожу как «перед законом все равны». Напротив судейского стола два ряда спаренных столиков, уходящие под галерею для публики. С левой стены свисает итальянский флаг, похожий на пересохшее полотенце.

Напротив флага клетка. Она больше, чем я думал: футов десять в высоту и тянется до середины правой стены. Прутья толстые, черные, блестящие. Внутри лавка и дверь, которая, как мне представляется, ведет в какую-нибудь камеру ожидания. Клетка — средоточие помещения, даже когда оно пусто: всякому понятно, что это место отведено для людей, опасных для общества.