Предчуствие беды

— Ты вот что… Такие дела надо обдумать, обсудить — потом решать. А то один придет, второй… (Председатель отметил — значит, кто-то уже приходил). Напишите записку докладную… на Политбюро. Перед этим проработайте все как надо. Вместе с Громыко, Устиновым и… Суслова еще попросите. Как будет готово — на Политбюро выносите и… обсудим. А Тараки на днях будет здесь… я с ним поговорю… Нельзя так.

Разговор этот имел последствия, о которых наверное не предполагал ни один из его участников. Именно по результатам этого разговора впоследствии родилась знаменитая, совершенно секретная докладная записка "О положении в А", подписанная Андроповым, Сусловым, Громыко и Устиновым. Она родится уже тогда, когда не будет в живых Тараки — и именно на ее основании будет принято решение о вооруженном вмешательстве во внутриафганское противостояние. Так начиналась война…

Кабул, городок советников 22 августа 1979 года

Странная все-таки штука — жизнь…

Не знаю, нарочно или нет — но мне представили ту квартиру, где и происходили события, из-за которых мне пришлось в прошлый раз тайно и быстро покидать Афганистан. Квартиру, где убили Андрея Леонидовича…

Не знаю, кто мне подкинул такую подлянку. Возможно, кто-то в посольстве или в аппарате Главного военного советника. Как мне потом сказали — квартира пользовалась дурной славой, в ней никто не селился — и это несмотря на то, что квартир уже не хватало. А насчет подлянок к совзагранучреждениях были большие мастера. Загранкомандировка для советских людей, с зарплатой чеками и с возможностью покупать товары на базарах была раем и каждый стремился к этому раю как мог…

Дали мне должность, ничего не значащую, референта при аппарате ГВС, на пункте управления, который располагался совсем рядом, не то, что минобороны Афганистана, можно пешком утром дойти. Но машину тем не менее за мной закрепили, обычный УАЗ с брезентовым верхом, прыгучий и тяжелый в управлении, но надежный и неприхотливый. Должность моя была хитрой — люди, референтом у которых я был, в основном были на местах, в провинциях, в разъездах — потом я понял, что военные уже тогда на всякий случай (а может и не на всякий случай) готовились к вводу войск, проводили рекогносцировку на местности. Тогда еще было относительно спокойно и на рекогносцировку иногда ездили на простом УАЗике, имея порой один автомат на всех. При этом так ездили люди со званиями генерал-майоров и генерал-полковников, специалисты генерального штаба. Только в местах, которые заранее полагались опасными брали у Афганцев старые БТР 60 ПБ, которые им спихнули в немалом количестве в качестве военной помощи — советская армия перевооружилась на БТР-70 и полным ходом шла разработка БТР-80 с одним двигателем от КамАЗа. Хоть броня этих самых БТР-60ПБ протыкалась бронебойной китайской пулей от АК, все равно, два пулемета, да и сам грозный вид БТРа служили неплохим подспорьем, если случится наткнуться на банду. Банды тогда уже были, но того террора что начался потом тогда еще не было. В основном — на лошадях, со старыми винтовками, иногда с автоматами, китайскими Калашниковыми (они были уже тогда, Китай начал снабжать антиправительственную оппозицию оружием, намного раньше, чем США!) и русскими Калашниковыми. Русский Калашников — значит дезертир, в афганской армии дезертиров всегда было предостаточно, дезертировали целыми подразделениями. Гранатометов и ДШК тогда не было, банды бой с русскими не принимали и при наличии БТР сразу начинали отходить. Легкое тогда было время…

И вот пока все эти люди мотались по афганским горам, я сидел при аппарате и вершил бумажную работу, от которой их никто не освобождал. В любом совучреждении бумажной работы было полно и найти того, кто бы ее безропотно делал было большой удачей. Ну а я, с навыками работы в генеральной прокуратуре Союза умудрялся не только не погрязнуть в горах бумаг, но и найти время для обделывания своих дел — тех, которые поручил мне генерал Горин.