Предчувствие беды

– Это все. Выключай, Саша.

Турецкий включил магнитофон, посмотрел на Грязнова. Друзья рассмеялись.

– В чем дело?

– Все-таки Рагоев не без юмора был мужик. Точно такую же пленочку, Костя, мы в его берлоге надыбали. Все разговоры с Сосновским записаны. В качестве конферансье, объявляющего дату разговора, выступает сам Эдуард Рагоев. Более того, Костя, – перебил друга Грязнов, – рубоповцы, оставшиеся караулить Эдика в его квартире, включили ночью видик. Нарушение, конечно. Но уже было ясно, что он в квартиру не вернется, так что мы их простили. Так оказалось, что в видике стоит кассета с видеозаписью, где Эдуард Рагоев получил заказ на устранение Сомова. Он сделан в ресторане, через посредника, но фамилия олигарха как заказчика прозвучала.

– Зачем он это сделал? – удивился Меркулов. – Зачем оставил улики?

– Видимо, у него с Сосной свои счеты были. Ты же слышал, что душка-олигарх хотел на Эдике сэкономить. Вот тот и передал Сосне посмертный привет. Типа жадность рождает бедность.

– Он, надо полагать, не был в курсе, что у нас в руках дубликат окажется.

– Что ж, это здорово! Должен вас порадовать: деяния господина Сосновского выделены в отдельное уголовное дело. И ваши материалы будут к нему приобщены. Уголовное дело возбуждено и против ставленника на посту гендиректора «Аэрофлота» Нифонтова, которому инкриминируется превышение служебных полномочий, коммерческий подкуп, злоупотребление полномочиями. Вот так-то, друзья! Как веревочка ни вьется… Но бог с ним, с Сосновским.

– Вернее, черт с ним, – вставил неугомонный Грязнов.

– Главное на сегодня, что люди остались живы, что город остался цел! – вернулся Меркулов к действительно главному событию вчерашнего дня.

– Да, Костя, что правда, то правда! – откликнулся Турецкий. – Здорово мы все-таки его скрутили! Приятно вспомнить! Все четко, как на учениях. Люди вокруг и не поняли ничего. Так и подумали, что спецназ тренируется. А какие у Гоголева девушки работают! Там, Костя, всю регистрацию проводили сотрудницы Виктора. Не сотрудницы – заглядение!

– Твоя слабость к питерским женщинам широко известна, – съязвил Грязнов.

– Разве только к питерским? – удивился Меркулов. – Неужели круг интересов нашего друга настолько сузился?

Они рассмеялись.

– Я вот думаю, что же им двигало, этим Рагоевым? – Меркулов посерьезнел. – По сути, он избрал для себя роль смертника, камикадзе. Что это? Фанатизм? Паранойя?

– Непомерная гордыня, так мне кажется, – откликнулся Турецкий. – Впрочем, фанатизм – тоже своего рода гордыня. Самый страшный грех.

– Саша, ты говорил, что Рагоев проходил подготовку за границей?

– Да, есть такие сведения. Как и его сообщник, Рафаэль Лаарба. Знаете, что мне особенно нравится? Местоположение этих лагерей хорошо известно западным спецслужбам.

– Еще бы было не известно! Им ли, как говорится, бриллиантов не знать? Да кто эти лагеря курировал-то? Еще во времена Афгана? Кто исламских наемников грудью кормил? – горячился Грязнов.

– Но ведь наемничество перерастает в терроризм! А их это не трогает! Это не их головная боль. Не желают слышать, что выпущенного из бутылки джинна уже не остановить. Почему они считают, что их это никогда не коснется?

– Вот так же и беспечный гуляка не оглядывается, входя в парадное. Полагая, что бандиты ходят по другим улицам других городов, – добавил Александр.

– Саня, это прямо-таки философское изречение! Нужно снизить пафос, что ли… – Слава полез в сумку и произнес, доставая коньяк: – Может, позволим себе отметить?

Когда янтарная жидкость была разлита по стопкам, Грязнов провозгласил:

– Давайте за нас! Хорошие мы мужики!

– И будем совсем хорошими, когда сделаем ремонт Моисееву.

– Отстаешь от жизни, старичок! Пока ты загорал в Хабаровске, мои бойцы отремонтировали Семеныча по высшему разряду.

– Ну, Славка! Снимаю шляпу! Молодец! За тебя!

– Торг здесь не уместен. За всех!

Они выпили.

– И день сегодня хороший, – добавил Костя, глядя в окно. – Золотая осень! Десятое сентября две тысячи первого года.