Предчувствие любви

— Забирай парашют, пошли, — кивнул Зайцев, а когда мы зашагали в сторону высотного домика, как бы между прочим сказал: — Толковый у Рябкова механик. Старательный.

— Кто? Ваня Калюжный? — уточнил я. — Ну, так он ведь уже третий год служит. Опытный специалист. Жаль, уволится скоро.

— Нет, он не увольняется, — возразил капитан. — Подал рапорт — просит оставить на сверхсрочную. Пишет, что, мол, в такой обстановке солдату рано снимать шинель.

Я даже приостановился. Вот ведь как получается! Солдат сознательнее… Крепко поддел меня замполит! И еще делает вид, будто заговорил об этом как бы мимоходом. Пытаясь оправдаться, я смущенно пробормотал:

— Вы все же не так меня поняли. Просто слишком уж часто приходится слышать, что летчиком надо родиться.

— Ишь, как тебе мозги вкрутил этот ваш фанфарон!

— Зря вы так. Валентин хороший парень. Да и не от одного него я это слышал. Майор Филатов тоже…

— Что — тоже? Я от него такого не слыхал.

— Ну, не дословно… Но примерно… Дескать, плохой человек не может стать летчиком, летчики — люди особого склада, и все такое…

— Согласен, — горячо заговорил капитан. — Да и я врожденных способностей не отрицаю. Взять Нестерова. Он не только мертвую петлю… Он еще и конструктором был. Или Арцеулов… Он и тайну «штопора» разгадал, и потом хорошим художником стал. А Чкалов… И Чкалов, и Покрышкин, и Кожедуб — прирожденные пилоты. Может быть, неповторимые. Но не с пеленок же они взлетели, не за здорово живешь совершали подвиги. Ра-бо-та-ли! А ты, извини, рассуждаешь, как школьник младших классов. Не мне тебе напоминать, что Покрышкин свою знаменитую формулу воздушного боя разрабатывал и обосновывал на фронте, сочетая теорию с практикой.

— А Водопьянов еще и писатель. А Иван Шамов, когда потерпел аварию, поэтом стал, — начал было я и замолчал. Сообразил, что противоречу сам себе.

Видя мое смущение, замполит потрепал меня по плечу:

— Дошло?.. То-то же… И о тебе я с командиром толковал. Он в тебя верит. Не верил бы — и возиться не стал.

— Так и сказал?

— Сказал, есть летчики, которые ловят все на лету. Другие, наоборот, медлительны. Реакция у них замедленная. Зато если уж схватят, то накрепко. Навсегда. — Зайцев улыбнулся и, прощаясь, протянул руку: — Ну, бывай. Мне — в штаб. — Помолчав, спокойно добавил: — А сегодняшний наш разговор останется между нами. Со временем сам посмеешься над своими пустыми страхами…

* * *

Не знаю, о чем он там толковал с майором Филатовым, но в дальнейшем комэск стал относиться ко мне заметно терпеливее. Детально обговаривал со мной каждый элемент полета на реактивной машине. Сам-то он пилотировал ее виртуозно, словно это был не тяжелый бомбардировщик, а трехколесный велосипед. Только что задом наперед не летал.

Если я в чем-то ошибался, командир теперь не повышал голоса, замечания делал спокойно, и воркотня его стала сдержанной, более добродушной. Сидя за столом в классе, он вдруг выдал:

— При взлете загорелась лампочка «пожар»…

— У меня? Когда?..

— Да я же вводную даю, вводную! Отвечать нужно мгновенно, реакцию у себя вырабатывать. Взлетели — падают обороты…

— Обороты?.. На каком двигателе — левом или правом?..

— На обоих! На обоих, дорогой! Не тяни резину.

— Ну, это… Проверяю, включены ли изолирующие клапаны.

— Правильно. На правом развороте отказал левый двигатель.

— Вывожу из разворота. Затем…

— Вот так. Так отвечай всегда!.. Чтобы от зубов отскакивало. Тогда и в полете дело на лад пойдет. Там в затылке чесать некогда…

Еще более сдержанным был теперь комэск в кабине спарки. Я знал, что у него там установлено зеркало, глядя в которое, он мог наблюдать и за каждым моим движением, и даже за выражением лица. Но не было ни единого окрика, хотя я нередко того заслуживал. Вместо нотации слышалось грубовато-добродушное: «…Сутулиться молодому не след. Зачем фигуру портишь? Девчата не жалуют вислоплечих… В кабине мое тело — уже не мое, оно машине принадлежит. А к бронеспинке надо — вплотную. Управляют не только руками и ногами — всем туловищем. Даже тем местом, которым сидишь…»

Большая скорость, непрерывный рев двигателей, большая высота, напоминающая о том, что ты можешь упасть, необходимость быстро читать приборы и моментально реагировать на их показания — все это сковывало, вызывало ненужное напряжение. Я подчас не просто сутулился — цепенел. И здесь как нельзя кстати было доброе слово инструктора. Расслабляясь и смелея, я пилотировал самолет увереннее и в свою очередь выдавал шуточку:

— А головой? Голова тоже для пилотирования нужна?

— Гм, — хмыкнул Иван Петрович. — Читал я когда-то книженцию «Всадник без головы». А вот летчиков безголовых что-то не видывал…

Уже через минуту я о своей шутке пожалел. Приближалась земля, и снова началось черт те что. Машина меня не слушалась, а я не понимал ее, точно мы с ней мешали друг другу. Вверх-вниз, вверх-вниз. Не пологий спуск, а волнообразное раскачивание.