Предчувствие любви

Нам, молодым, как говорится только что испеченным, зеленым лейтенантам, любая экзотическая подробность приятно щекотала самолюбие. Служба все-таки начиналась не где-нибудь, а в краю настоящего белого безмолвия. И не корысти ради мы сюда приехали, а по велению глубоко осознанного воинского долга. Конечно, трезвонить об этом во всеуслышание никто из нас не собирался. Но это ведь ясно и без этого.

Крымда — глушь? Ну и что же? Если военные аэродромы запрятаны в лесах или вот так, среди сопок, значит, это продиктовано необходимостью. А трудности… Трудности для того и существуют, чтобы их преодолевать.

— Странно все лее, снег — в июне, — задумчиво произнес Зубарев. — А ученые пишут, что в этом поясе когда-то было тепло, как в субтропиках. Выходит, земля отчего-то повернулась к солнцу другим боком. Может, от ядерного взрыва? Может, цивилизация уже погибала?

Пономарев язвительно фыркнул. Дескать, ну, ну, философ, толкуй!

— Я серьезно, — обиженно взглянул на него Николай. — Ведь было же: пальмы, мамонты…

— Ага, — с ехидством подхватил Валентин. — Вечнозеленые кущи, птички. Эти, как их… Райские!

Все захохотали. Ну, Пономарь!

— Не верите? — Зубарев сконфуженно моргнул своими длиннющими, девичьими ресницами. — Я читал.

— Ну зачем вы так? — вступился за Николая Рябков, — Я тоже читал. Да и вы, наверно, читали, что при раскопках в этих широтах находят мамонтов. А птицы и нынче прилетают сюда весной самые разные. Правда, райские не встречаются, — он со значением посмотрел на Валентина, — зато наведываются кое-какие другие. Наши летчики не раз заставляли их удаляться в сторону моря. Об этом тоже в газетах сообщалось. Так что Север для нас — не край света, а передний край.

Здорово он сказал. Весомо. Мы даже заволновались. У Зубарева заблестели глаза. А Пономарев резко вскинул голову. Его мягкие русые волосы отлетели назад, он пригладил их пятерней и задорно продекламировал:

Тамбов на карте генеральной Кружком означен не всегда.

— Вас надо будет в художественную самодеятельность записать, — засмеялся Рябков. — Вот представлю начальству, сразу и подскажу. Да впрочем, пора двигать к штабу. — Отвернув обшлаг, дежурный посмотрел на часы и кивнул: — Собирайтесь.

Шапку в охапку — и мы готовы, но пришлось поджидать Шатохина. Широкий в кости, грузноватый для своих двадцати лет, Лева был неповоротлив и медлителен.

— А я… это самое… Тут мне одна фраза вспомнилась. — Он пыхтел, натягивая шинель, и делал вид, что не торопится, поскольку занят разговором. — Какая? Да вы должны знать. Говорят, лучше служить на северном берегу Черного моря, чем на южном берегу Белого.

У Левы — он не скрывал этого — был всегда с собой изящный, в красивой обложке блокнот. Там, на первой странице, красовалось заглавие: «Свои мысли». Очевидно, туда был внесен и этот «афоризм».

— Сам придумал? — с подковыркой спросил Пономарев.

— А хотя бы и сам, ну так что? — вызывающе зыркнул на него Шатохин и вдруг умолк. Снаружи кто-то со стуком сильным толчком открыл дверь и по-медвежьи валко шагнул через порог. Мы взглянули на вошедшего и обрадованно заулыбались. Перед нами стоял тот добродушный «купец» — толстяк капитан, который не советовал нам ехать в Крымду. Мохноногий — в рыжих собачьих унтах, в теплых, с накладными карманами, брюках, в меховой куртке с большим цигейковым воротником и в шапке-ушанке, он выглядел настоящим полярником.

— Здравия желаю, товарищ майор! — козырнул старший техник-лейтенант. — Мы к вам собираемся, а вы уже здесь…

Вот те раз! Может, это вовсе и не тот капитан, а совсем другой человек? Да нет же, он это, он! Просто повышен в звании. Как-никак со времени его приезда в училище прошло уже почти три месяца. Мы стали лейтенантами, а он — майором. Только еще больше потолстел. Судя по внешности, ни за что не подумаешь, что он — военный летчик. Вон какой увалень — топтыгин! И лицо полное, как бы одутловатое, со здоровым, проступающим сквозь загар, румянцем во всю щеку.

— Здравствуй, — поздоровался майор с дежурным по части. — Здравствуйте, товарищи! — повернулся к нам. — Представляюсь — Филатов. Иван Петрович Филатов, — добавил он и подчеркнул: — Командир эскадрильи. Рад вас видеть в наших краях, как говорится, с приездом. Что, удивлены? — в его глазах теплилась усмешка. — Разве не догадывались, что будете служить в моем подчинении? Ну, ну, не удивляйтесь, мир тесен. Особенно авиационный…

Обескураженные неожиданной встречей, мы отвечали неуверенно, смущенно. А комэск весело балагурил и пожимал нам руки, окидывая каждого приветливым, добрым взглядом.

— Итак, ребятки, за мной — арш! — скомандовал он. — Сначала покажу отведенные вам апартаменты, а потом — на кормежку.

Выходя, Филатов заметил, что у Зубарева в одной руке футляр с баяном, а в другой — чемодан и ловко перехватил у него ручку:

— Давай-ка, братец, подсоблю. Музыку сам неси, а чемоданчик доверь мне.

— Да что вы, товарищ майор! Я сам, — запротестовал Николай.

— А я не за так, — шутливо отозвался комэск. — По весу чую — книги. За услуги дадите почитать. Или домашние пряники? Тоже не откажусь…