Предчувствие любви

Само собой. Разве ж мы не соображаем?

Чинно усевшись один подле другого, мы потихоньку осматривались. Помещение радиостанции, судя по всему, было совмещено с диспетчерским пунктом и казалось тесным от громоздкой, расположенной вдоль трех стен аппаратуры. Тусклой желтизной светились многочисленные шкалы, кошачьими глазами подмигивали зеленые лампочки. Остро пахло нагретой резиновой изоляцией, в динамиках раздавались резкие шорохи, щелчки и непрерывное потрескивание, словно что-то шкворчало на невидимой сковородке. В тягучий шум то и дело вплеталось мышиное попискивание морзянки. Временами все звуки заглушал металлический голос: кто-то из летчиков докладывал о местонахождении своего корабля или о состоянии погоды на дальнем маршруте.

— Смотри, смотри! — толкнул вдруг меня плечом Валентин. — Ба… То есть женщина. Хм, женщина на аэродроме!

— Тише ты, охламон! — я тоже ткнул его локтем в бок. И тоже заметил женщину. Вернее — девушку. На узких плечах — погоны. Погоны, пожалуй, меня больше всего и поразили: они были такими же, как и у нас: с голубым просветом и двумя звездочками — лейтенантские!

С короткими вьющимися волосами, в форменной зеленой куртке, девушка-лейтенант сидела возле одного из мощных приемников, плавно вращая колесико настройки, и что-то помечала в блокноте, лежащем на ее не прикрытых короткой юбкой коленях в тонких чулках телесного цвета.

Валька, впившись в нее взглядом, не выдержал, зашипел мне в самое ухо:

— Фея! Королева эфира!

Девушка и глаз не подняла. Мы для нее не существовали. По крайней мере, сейчас.

Пономарев не выдержал, лихорадочно зашарил по карманам. В его руках оказался лист бумаги. Сержант подал ему завидно отточенный карандаш, и наш ухарь суетливо накарябал: «Сражен и очарован с первого взгляда». Вместо подписи он изобразил нечто хвостатое и, сложив записку фронтовым треугольником, протянул дежурному:

— Передай!

Услужливый парень передал тут же. Но не девушке, а… ее соседу, бравому капитану с холеными русыми усами.

Вальку будто мина подбросила:

— Ты что? — взвился он, забыв, где находится.

А капитан уже разворачивал поданную ему «депешу». Ничего хорошего это нам не сулило, и мы поднялись, чтобы улизнуть, как вдруг один из крупногабаритных динамиков выдал нечто несообразное. Из него, перекрывая все иные звуки, раскатисто загремел чей-то могучий бас:

— Иван, чего ты там ползаешь? Иди домой!

И следом — этакий презрительно-ехидный смешок:

— Ххе-хе…

Девушка мгновенно изменилась в лице. Все замерли, насторожились. Усатый капитан, бросив быстрый взгляд на часы, что-то записал в раскрытом перед ним журнале. Видимо, сделал пометку о грубом нарушений правил радиообмена. Но кто это так распоясался? Вот, вот опять. Голос скрипучий, будто надтреснутый. Только тот ли? Или уже другой? Ведь разговор теперь идет не на русском, на чужом языке.

— Вижу русские истребители, — вслух перевел Пономарев. — Ложусь на обратный курс.

— Вы зачем здесь? — резко обернулся в нашу сторону капитан. — Немедленно освободите помещение! — И уже не нам, а девушке приказал: — Лейтенант Круговая, не отвлекайтесь. Четвертый канал!

Щелкнул переключатель диапазонов частот, и чьи-то торопливые, нервные, злые голоса зазвучали, казалось, здесь, рядом с нами.

И снова все заглушил уже знакомый бас, но из отрывистой фразы, прозвучавшей на чужом, кажется английском, языке, я понял лишь то, что снова там кто-то поминал какого-то Ивана.

— У Ивана мал потолок, — опять перевел Валентин.

Я с силой дернул его за рукав и потащил к выходу:

— Сматываем удочки, пока добром просят. Не ищи приключений.

— Погоди, — упирался он. — Там же чужак, понимаешь — чужак ходит! Да еще издевается над нашими перехватчиками. Иванами обзывает. Вот гад, как немчура в войну. Неужели наши его не долбанут? Эх, я бы!…

— Да уж, конечно, ты бы!.. Ты бы лучше не лез на рожон, — одернул его оказавшийся рядом Зубарев. — Тебе капитан что сказал?

— Этот усач? — пренебрежительно скривился Валентин. — Он же от ревности закипел. Вишь как на меня зыркнул, словно я у него жену отбиваю.

— А откуда ты знаешь, кто она ему? Может, жена и есть.

— Брось! Он же намного старше. И вообще…

— И вообще твоя дурацкая записочка — игра не к месту!

— Не игра, а любовь с первого взгляда. И если она его жена — отобью.

Он мог балагурить без остановки, и я не слушал. Мои мысли вновь и вновь возвращались к тому, что мы услышали в аппаратной. Ощущение было таким, будто нас все глубже и глубже затягивает бурный водоворот. Тревога-то объявлена неспроста: неподалеку рыщут чужие самолеты!

Над летным полем, как ни в чем не бывало, властвовала тишина, а мне вдруг почудилось, что мерзлый грунт подрагивает под ногами. Впрочем, нет, не почудилось — и мои приятели остановились, с недоумением оглядываясь по сторонам и прислушиваясь. Не очень сильные глухие толчки напоминали колебание почвы от ослабленных расстоянием сейсмических волн. Мы не сразу и поняли, откуда они идут — не то из подземных глубин, не то из наших сердец.