Предчувствие любви

Техник кинулся к кабине, застопорил рули и поспешил к хвосту. Отошел чуть назад, чтобы видеть весь киль, посмотрел — и не поверил на этот раз уже собственным глазам: подвижная часть вертикального оперения была чуть заметно отклонена вправо.

— М-да, — пробормотал Рябков. — Десятая доля градуса, не больше… — Повернувшись к Зубареву, удивленно спросил: — Неужели такая мелочь ощутима?

В этот момент мимо проходил капитан Коса. Заподозрив, что Зубарев опять допустил какую-то оплошность в полете и теперь спорит с техником самолета, Семен Петрович окликнул Рябкова:

— В чем дело? Снова небось на посадке машину приложил?

— Да нет, — растерянно повернулся к нему Рябков. — Теперь, кажется, я виноват. Вот видите, руль направления чуть вправо сдвинут. Очевидно, что-то с тягами…

Прищурив один глаз, Коса прицелился, даже голову склонил, выбирая такое положение, чтобы взгляд был в створе киля, и озадаченно хмыкнул:

— А ведь верно! И это он в воздухе почувствовал? Рябков кивнул.

— Ишь ты! — восхитился капитан. — Стало быть, культурно летает.

Пришлось Рябкову опять буксировать бомбардировщик в технико-эксплуатационную часть для балансировки ножного управления. Зато с тех пор старший техник-лейтенант не хотел даже слышать ничьих уверений в том, что Пономарев или кто-то там еще способнее Зубарева в летном деле.

— Вы просто ничего не понимаете, — говорил он. — Вот у Николая чутье — это да. И попомните мое слово — он еще покажет себя.

Показать, то бишь проявить себя Зубарев, может быть, и хотел бы, но это было ему пока не по силам. Летал он, так сказать, средне, получал за выполнение полетных заданий хорошие оценки — и только. До отличных не дотягивал.

Пономарев, после того как его отчитал майор Филатов, некоторое время Зубарева не задевал. Зато в отношениях с другими старался вознаградить себя с лихвой: трунил над каждым из нас по поводу и без повода. Мишенью его грубовато-шутовских нападок сегодня становился кто-то один, завтра — другой. Он, казалось, уже отступился от Николы, но ненадолго.

Своей очередной выходкой Валентин развлек нас в начале мая. Третье число как раз выпало на воскресенье, и три дня Пономарева в гостинице не было. Лева сказал, что он проводит праздник в поселке комбината, у невесты, которой якобы предложил руку и сердце. Мы не очень-то поверили, но когда Валентин возвратился, встретили его веселыми возгласами:

— Привет, жених! Когда свадьба? Зажимаешь?

— Какая свадьба! — с притворной грустью отозвался Пономарев. Сокрушенно вздохнув, он пояснил: — У меня невесту среди бела дня отбили, а вы — свадьба…

Не ожидая подвоха, мы и рты раскрыли:

— Кто? Не может быть!

— «Кто-кто», — передразнил «жених». — Разве не замечаете, что один из вас уже давно на меня косо смотрит?

Мы не знали, что и думать. Да о ком речь? А Валентин с самым серьезным видом обратился к Зубареву:

— Слушай, Коля, я на тебя зла таить не стану. Понимаю: любовь. Только зачем тайком? Почему ты скрываешь, что переписываешься с Аллочкой? Ведь все знают: я к ней неравнодушен, а ты… Эх, а еще друг называется!

Николай молчал, и мы смотрели на него с недоумением. Неужели правда? Вот ведь скрытный какой!

Тут же, впрочем, все и выяснилось. Аллочка в самом деле вначале нравилась Валентину, и он всячески оказывал ей знаки внимания. Даже похвастался, что духи дарил. Но попробуй пойми девичье сердце — бойкой северянке приглянулся Николай, хотя в сравнении с Валентином он внешне проигрывал. Последние два месяца Коля в поселке не бывал, и тогда Аллочка стала бомбить его письмами. Полагая, что ее подбил на это шутки ради все тот же Пономарев, Зубарев на письма не отвечал и в поселке больше не бывал.

— Уж ты ей хоть открыточку-то пошли, — зудил Валентин. — А то мало ли что. Возьмет да напишет в комсомольское бюро. Дескать, воспользовался доверчивостью, обольстил и бросил. А потом доказывай, что ты не верблюд…

— Отстань! — внезапно взорвался Зубарев. — Это ты… Сам ты верблюд. — И спросил напрямик: — Ты был с ней, когда она опоздала на танцы?

— Ну, был, — усмехнулся Валька. — В кино был. Но она же теперь любит тебя.

— Вот как! Сначала — тебя, теперь — меня? Общая мне не нужна.

— Да нельзя же быть таким ревнивым!

— Пошел ты знаешь куда?!

— Знаю. А ты знаешь, что такое ревность? Ревность — это пережиток капитализма. Вот пожалуюсь капитану Зайцеву…

Тут миролюбивый Лева предложил Зубареву нашу дружескую помощь: в следующий выходной съездить в поселок, найти Аллочку и все выяснить. Тогда, мол, будет ясно, кто вкручивает — она или Пономарь?

— Спасибо, в посредниках не нуждаюсь! — отказался Николай. — Если в любви нужны помощники, это не любовь.