Предчувствие смерти

— Ты как психотерапевт прекрасно поймешь такую вещь: если упорно тренироваться в отработке специальных движений, сопровождать каждое физическое действие воображаемым (например «моя рука — это пожарный шланг, моя мысль — это вода»), то по закону условного рефлекса создается связь между мыслью и движением. И в нужный момент эта связь будет срабатывать на подсознательном уровне, когда ты на миг даже опережаешь движения противника. Вот какая поза должна быть у человека согласно методике «сэйка тандэн»: плечи расслаблены, руки опущены вниз, ноги чуть согнуты, ты прочно стоишь на ногах и готов к мгновенной, инстинктивно-точной реакции на любое угрожающее движение противников. Ты видишь их как бы всех сразу краями глаз, для этого твое внимание сосредоточено на нижней части живота, примерно в пяти сантиметрах ниже пупка…

— Ой, — не выдержала Вера, — я тоже хочу сосредоточить свое внимание на нижней части твоего живота!

— Ах так?! — Двинятин состроил «страшную» физиономию. — Тогда в постель!

Они принялись целоваться. Вера ласково объяснила, что в постель еще рано после такого плотного ужина.

— Тогда продолжай диагностировать мои комплексы, — вздохнув, попросил Андрей.

— С этим у тебя все в порядке, — охотно продолжила Вера. — У тебя же нет таких замечательных сдвигов, как «комплекс неудачника», «комплекс Наполеона». А то бы ты воображал себя вечным страдальцем или непременно, в любых ситуациях хотел бы побеждать и выглядел полным идиотом. Комплексы есть у всех, даже у президентов, успокойся. Вот у меня действительно есть недостатки.

— Не смеши мои тапочки, — сказал Андрей нежно. — Ты идеал.

— Ха! — сказала Вера. — Ну вот: я не люблю технику. Кроме бабушкиной швейной машинки, старенького «Зингера», я не в состоянии управлять ни одним техническим предметом в доме. Видимо, техника понимает, что ее не любят, и отвечает мне взаимностью. Янажимаю, допустим, кнопку «рlау» на магнитофоне, но звук не появляется. Любой другой член семьи делает то же самое, и магнитофон включается. Или глажка белья: я никак не могу всунуть вилку в розетку. Потом оказывается, что после ремонта не все розетки подходят под старые конфигурации вилок, но об этом помнит кто угодно, только не я. Если мне нужно пропылесосить, то следует делать это лишь в чьем-то присутствии, потому что умный прибор под гордым именем «Филипс» может не выключиться или вдруг вместо всасывания начнет плеваться пылью. Лампочки в люстре перегорают намного чаще, когда свет включаю я. Короткое замыкание от включения мною любого электроприбора — это практически обычное явление.

— Ты хочешь сказать, что между доктором Лученко и техникой идет тихая война?

— Ага. Причем я всегда оказываюсь побежденной стороной.

— Ничего. Видать, не царское это дело, — сказал ее возлюбленный.

— В таком случае «не царским делом» будет практически все, связанное с механизмами, приборами или агрегатами, облегчающими нелегкую женскую долю. Я и так до недавнего времени стирала вручную. И миксером не пользуюсь… Я технический урод.

Андрею было удивительно, что Вера не скрывает этот свой недостаток. Она и не бахвалилась им, и не стремилась, как другие знакомые Двинятину женщины, выдать за достоинство. Она говорила о нем просто, как о том, что дано от природы, но не есть ни плохо, ни хорошо. Так умный собеседник с каким-то физическим изъяном сразу бы сказал, к примеру: «Вот, дескать, у меня на руке вместо пяти шесть пальцев. Вам это не мешает? Вот и хорошо», — и стал бы говорить о чем-то другом. Вера о технике рассказала спокойно, с изрядным чувством самоиронии.

— Тогда в этой войне, считай, у тебя появился союзник, — сказал Андрей.

— Спасибо, милый…

Она уже засыпала, а он все никак не мог успокоиться. Его все в ней интересовало. Все было ново и как-то странно волновало его. Новой была ее необычная для взрослой женщины стеснительность. Любовь помогла им досконально изучить все сладкие тайны тел друг друга, но спать Вера легла в тонкой ночной рубашке, иначе ей было не уснуть.

Вере начал сниться сон. В клинике, где она работала, в специальном помещении для сеансов гипноза на одном из диванов лежит пациент. Лученко не видит его лица, но точно знает, что он находится в релаксации, то есть в спокойном и расслабленном состоянии. Вера смотрит на больного, но как бы не видит его. Зато она абсолютно отчетливо слышит его такой знакомый голос и никак не может вспомнить, кому он принадлежит: «Тройка, семерка, туз. Семерка — ерунда, туз? Я сам себе туз! А вот тройка число роковое. Если поймешь мою тройку, разгадаешь меня, докторша! Это не просто число. Кто владеет числом три, тот владеет богатством, славой и любовью. Что ты смеешься, докторша? Издеваешься надо мной!!! Не веришь?! Я заставлю тебя поверить!» Неузнанный пациент принялся трясти Веру Алексеевну, а она отмахивалась от него, отворачивалась, выкрикивала:

— Не верю!

— Веронька, проснись! Это я, Андрей.

— Ой! Я что-то кричала?

— Да, мой милый Станиславский. Ты кричала: «Не верю». И кому же ты не веришь? Мне?

— Тебе верю.

— Тогда ты хорошая девочка, получи кофе в постель.