Предчувствие смерти

— Кто знает. Это уж пусть милиция разберется… Теперь Иван и Галя собираются проведать Кадмия в больнице. Нас с собой звали. Но я подумал: сегодня — наш последний день, завтра возвращаются из похода Оля с Кириллом. А скоро мы вообще уедем в Киев. Отпуск закончится. Не хочется тратить свой последний день ни на что, кроме любви. В общем, я отказался. Ты так же думаешь?

«Он ни слова не сказал о том, как себе представляет наши отношения после отпуска, — подумала Вера. — Что ж, курортный роман короток по определению. Спасибо тебе, Андрюша, за то, что ты был в моей жизни, пусть и недолго». Все эти мысли она сумела переварить с совершенно спокойным, никак не изменившимся лицом. Профессиональная привычка не демонстрировать свои чувства, когда этого не следует делать, помогла и на этот раз. Вслух она сказала:

— Честно говоря, я бы очень удивилась, если бы мы сегодня поехали. Но завтра, когда мои туристы вернутся, мы поедем. Надо же проведать больного.

В это время они уже открывали тяжелую парадную дверь старого дома по улице Карла Либкнехта. Дверь с другой стороны парадного, ведущая во двор, была настежь распахнута, и почему-то была раскрыта дверь съемной квартирки. И все посторонние мысли разом вылетели из головы у обоих.

— Наверное, Алла забыла закрыть, — почему-то шепотом сказала Вера.

Андрей приложил палец к губам, прокрался к двери, ведущей во двор. Чего угодно можно было ожидать после всех отпускных приключений, но того, что они увидели во дворе, вообразить было никак нельзя.

Двор был перегорожен бельевыми веревками. Кое-где висели разноцветные тряпки.

Посреди двора стоял таз с мокрым бельем.

Возле таза навзничь лежала Алла, на ней был Верин халат, весь пропитанный кровью.

А возле Аллы стоял Иван Жаровня, и руки его были в крови.

13. ВСТРЕЧА В ВЕРХАХ

Вера не сразу узнала Ивана: он был бледен до синевы. Андрей тоже застыл в изумлении. В это мгновение где-то справа стукнула форточка и по ушам ударил пронзительный женский визг. Жаровня вздрогнул и посмотрел на свои руки.

— Не, — хрипло вырвалось из его груди, — не…

Все, что происходило в эту секунду, и все, что будет через минуту, через пять минут и через час, — все разом увидела Вера.

Крупно — халат.

«Она в моем халате. Господи, вот дура…

Слева разрез, дырочка маленькая, а крови — будто поросенка резали.

Мастерски…

Какое же у тебя некрасивое лицо.

А я ничего не почувствовала. Потому что ты мне никто.

А если бы это была я? Интересно, почувствовала бы?

Стоп, стоп, хватит. Возьми себя в руки!»

Пай потянул в сторону дома и заскулил. Вера отдала поводок Андрею, молнией подскочила к Ивану, резко дернула его за воротник рубахи.

— Смотреть в глаза, — жестко сказала она.

Иван повернул голову и навел на Лученко свои глаза цвета крепко заваренного чая, с расширенными зрачками.

— Слушать меня. Внимательно. Я тебе помогу. Где записан телефон, вспоминай.

— К-какой телефон?

— Тебе весной звонил очень вежливый, солидный человек, обещал, что в этом году не будут беспокоить, дадут раскрутиться. Дал свой телефон. Ну? Телефон. Быстро.

— У Галки, — выдохнул Иван. — В большой записной книжке, коричневая кожа… Баев фамилия…

Вера отпустила воротник. Иван зажмурился, помотал головой.

— Держись, — сказала Вера. — Держись и терпи.

Ничего не понял Андрей из этого диалога, он не смотрел на них: не мог оторвать взгляда от лежащего тела.

Затопали где-то по лестнице, поблизости раздались громкие голоса, вбежали во двор милиционеры. Вера вспомнила, что милиция совсем рядом, у развилки улиц, за домом-музеем Грина. Крик «стоять!» заглушил ненадолго все остальные звуки. Двор наполнился людьми в форме и без, началась обычная в таких случаях суета. Смешались охи и ахи, возгласы удивления и злорадства, фразы «В наручники его», «Прошу пройти» и «Вот здоровенный, гад». Казалось, будто августовская жара, сгустившись, накрыла двор этим шумом и беготней, шарканьем ног и говором зевак.

Ивана увели. Андрея и Веру оттеснили от мертвого тела, взяли под локотки. Сидя уже у себя на кухне, Вера отвечала на вопросы милиционеров, раз пять показывала свой паспорт. С Андреем разговаривали в другой комнате. Вера злилась на себя за то, что не может сосредоточиться, что глухой шум в ушах мешает ей соображать.

Их с Андреем попросили пройти в отделение. На улице оказалось, что шум в ушах был свистом поднявшегося ветра. Ветер нес вдоль улицы желтую пыль, сыпал ее в глаза. Солнце тускло светило сквозь желтое марево.

Вера категорически отказалась расставаться с Паем после всего, что случилось, и взяла его с собой. Во время бесконечных бесед песик беспокоился и поскуливал: ему не нравилось в отделении, Вера поглаживала его выпуклый лоб, ей самой становилось от этого легче. Через три часа, после подписания нескольких бумаг, многократных предъявлений паспорта и бесед с новыми милицейскими должностными лицами Веру и Андрея неохотно отпустили.

На улице стемнело, небо заволокло тучами, ветер усилился еще больше и гнал по тротуарам шуршащие бумажки и свистящие полиэтиленовые кульки, с гулким барабанным стуком прокатились пластиковые бутылки.