Предчувствие смерти

— Ха! — сказала Вера. — Ну вот: я не люблю технику. Кроме бабушкиной швейной машинки, старенького «Зингера», я не в состоянии управлять ни одним техническим предметом в доме. Видимо, техника понимает, что ее не любят, и отвечает мне взаимностью. Я нажимаю, допустим, кнопку «рlау» на магнитофоне, но звук не появляется. Любой другой член семьи делает то же самое, и магнитофон включается. Или глажка белья: я никак не могу всунуть вилку в розетку. Потом оказывается, что после ремонта не все розетки подходят под старые конфигурации вилок, но об этом помнит кто угодно, только не я. Если мне нужно пропылесосить, то следует делать это лишь в чьем-то присутствии, потому что умный прибор под гордым именем «Филипс» может не выключиться или вдруг вместо всасывания начнет плеваться пылью. Лампочки в люстре перегорают намного чаще, когда свет включаю я. Короткое замыкание от включения мною любого электроприбора — это практически обычное явление.

— Ты хочешь сказать, что между доктором Лученко и техникой идет тихая война?

— Ага. Причем я всегда оказываюсь побежденной стороной.

— Ничего. Видать, не царское это дело, — сказал ее возлюбленный.

- В таком случае «не царским делом» будет практически все, связанное с механизмами, приборами или агрегатами, облегчающими нелегкую женскую долю. Я и так до недавнего времени стирала вручную. И миксером не пользуюсь... Я технический урод.

Андрею было удивительно, что Вера не скрывает этот свой недостаток. Она и не бахвалилась им, и не стремилась, как другие знакомые Двинятину женщины, выдать за достоинство. Она говорила о нем просто, как о том, что дано от природы, но не есть ни плохо, ни хорошо. Так умный собеседник с каким-то физическим изъяном сразу бы сказал, к примеру: «Вот, дескать, у меня на руке вместо пяти шесть пальцев. Вам это не мешает? Вот и хорошо», — и стал бы говорить о чем-то другом. Вера о технике рассказала спокойно, с изрядным чувством самоиронии.

— Тогда в этой войне, считай, у тебя появился союзник, — сказал Андрей.

— Спасибо, милый...

Она уже засыпала, а он все никак не мог успокоиться. Его все в ней интересовало. Все было ново и как-то странно волновало его. Новой была ее необычная для взрослой женщины стеснительность. Любовь помогла им досконально изучить все сладкие тайны тел друг друга, но спать Вера легла в тонкой ночной рубашке, иначе ей было не уснуть.

Вере начал сниться сон. В клинике, где она работала, в специальном помещении для сеансов гипноза на одном из диванов лежит пациент. Лученко не видит его лица, но точно знает, что он находится в релаксации, то есть в спокойном и расслабленном состоянии. Вера смотрит на больного, но как бы не видит его. Зато она абсолютно отчетливо слышит его такой знакомый голос и никак не может вспомнить, кому он принадлежит: «Тройка, семерка, туз. Семерка — ерунда, туз? Я сам себе туз! А вот тройка число роковое. Если поймешь мою тройку, разгадаешь меня, докторша! Это не просто число. Кто владеет числом три, тот владеет богатством, славой и любовью. Что ты смеешься, докторша? Издеваешься надо мной!!! Не веришь?! Я заставлю тебя поверить!» Неузнанный пациент принялся трясти Веру Алексеевну, а она отмахивалась от него, отворачивалась, выкрикивала:

— Не верю!

— Веронька, проснись! Это я, Андрей.

— Ой! Я что-то кричала?

— Да, мой милый Станиславский. Ты кричала: «Не верю». И кому же ты не веришь? Мне?

— Тебе верю.

— Тогда ты хорошая девочка, получи кофе в постель.

Вера окончательно проснулась, почуяв аромат крепкого кофе. На той же деревянной разделочной доске, вновь игравшей роль подноса, разместились две чашки кофе, два горячих бутерброда с сыром, плитка шоколада и несколько ломтиков дыни.

—Да это просто царский завтрак!

— Ну еще бы, — гордо вскинул бровь Андрей.

— Признайся честно, никакой ты не ветеринар, — хитро поглядывая на него, проворковала Вера.

— А кто же я, по-твоему?

— Ты шеф-повар какого-нибудь шикарного ресторана. Я права?

Андрей улыбнулся, и по всему было видно, что похвала возлюбленной его окрылила. Он сказал:

— У меня есть предложение.

— Какое?

— Я сейчас быстренько смотаюсь к Жаровням за своей зубной щеткой и еще кой-какими мелочами. Пока Ольга с Кириллом в походе, поживу у тебя. Как тебе такая идея?

— Ты и так уже живешь у меня. А тебе не надоест видеть меня весь день и еще ночь?

— Мне надоело половину отпуска быть без тебя.

— Но мы же встречались на пляже, ходили в кафе, ездили на морскую прогулку...

— Это не считается.

— Почему же?

— Видишь ли, Вера, если бы условности позволяли, я бы еще в поезде, как бы это поприличней выразиться... Ну, в общем, объяснился бы тебе в любви.

— Понятно.

— Что тебе понятно?

— Ты — сексуальный маньяк.

— Это ты как психотерапевт утверждаешь или как женщина?

— Как женщина.

— И что это значит?

— Это значит, что я тоже маньячка, потому что еще в поезде все время думала о тебе.

— Ура! Значит, это наш общий диагноз, доктор?

— Вне всяких сомнений, доктор...

— Ну, тогда все в порядке.