Предчувствие смуты

В годы своей молодости Валентина Леонидовна Пунтус лечилась от бесплодия не в Киеве, как она сообщала мужу, а во Львове. Какое-то время донором у нее был отдаленно похожий на Алексея Романовича мужчина (врач подбирал по фотографии). От него она и зачала Илюшу. Были доноры и киевские, но через много лет львовский ее разыскал по счастливому совпадению. Это был Зенон Мартынович Гуменюк, старшина сверхсрочной службы штаба Прикарпатского военного округа. К этому времени он уже уволился в запас, работал инструктором в тире, который выкупил у штаба адвокат Шпехта.

Однажды к нему по объявлению в стрелковый тир пришли четыре студента. Зенон Мартынович отбирал кандидатов на соревнования. Все четверо стреляли примерно одинаково. Но выбор остановил на чернявом плечистом студенте. Студент оказался родом из Слобожанщины. Более того, из села, где проживала знакомая Зенона, с которой двадцать лет назад его, как потенциального донора, свел врач-гинеколог Ярослав Евстафиевич Ярош.

Прошло много лет, и на квартире у Шпехты этот самый Ярослав Евстафиевич удивил Зенона Мартыновича.

— У вас, пан добродий, — сказал он, как будто вручал орден, — на Слобожанщине растет легинь. Та женщина, с которой вы в медицинских целях совокуплялись, недавно посетила Львов, интересовалась вами.

— Для чего? Еще раз совокупиться?

— Сейчас у нее такая надобность отсутствует. Она пожелала узнать, кто у сына ее настоящий отец и нет ли у настоящего отца серьезной наследственной болезни? Я ее успокоил: с наследственными болезнями в армии не держат. А донор, слава богу, дослужил до пенсии и до сих пор на здоровье не жалуется. Я не ошибаюсь?

Там же, в квартире Варнавы Генриховича, выпили за сына Гуменюка. Зенон Мартынович взял адрес этой слобожанской женщины.

Гуменюку удалось выпытать, что собой представляет семья его сына. Он узнал, что сына звать Илья, по документам отец у него Пунтус Алексей Романович, значит, он Илья Алексеевич. У него есть братья Клим и Юрий, и сестры Юля и Оля. Пока еще никто не женат и незамужем.

Зенона Мартыновича удивляла Валентина, мать всех этих детей. По заверению врача, муж Валентины (она предъявила документы) в детстве был серьезно травмирован — произвести потомство не мог. Об этом он и жене признался в первую брачную ночь. Остаток ночи Валентина проплакала, а утром побежала к матери за советом: разводиться или пока воздержаться?

В те времена развод был делом серьезным. К тому же муж был председателем колхоза, активным партийцем. Разводиться, по его словам, никак было нельзя. Мать, по-селянски мудрая, ответила дочери мудрой поговоркой: «Живи, дочка, как велят наши ангелы. А велят они разумно: коль наша коровка — теленочки наши».

И запрыгали теленочки в курортных городах: в Сочи, в Одессе и даже в Дубултах. О путевках заботился Алексей Романович. Ему, как председателю передового колхоза, путевки всегда находились. Мотаться по курортам председателю было некогда: весной и осенью посевная, летом уборка, а вот зимой уважающие себя люди по курортам не раскатывают. Алексея Романовича выручала жена, Валентина Леонидовна. С отдыха и лечения возвращалась веселая и беременная. Алексей Романович вздыхал, но не отчаивался: «Кровь — разная, а семья — одна». Не было в семье ни ссор, ни драк, а если на улице ребятам приходилось драться — не было сплоченней братьев Пунтусов.

И мать гордилась своими детьми: братья дружные, работящие, сестер любят, никому не дают в обиду.

Алексей Романович знал, что это не его кровные дети, но жену не ревновал к донорам: донор — не любовник, а подсобный рабочий. За многие годы Пунтус привык руководить большим коллективным хозяйством и семью считал первичной ячейкой общества, коллективным хозяйством, только меньшего масштаба. Коммунизм, как ему внушали на политучебе, начинается с коллектива. В райкомовской библиотеке ему даже книжку выдали для чтения. Называлась она «Город солнца». Ее автором был заграничный монах по фамилии Кампанелла. Книжку монах сочинял в тюремной камере, прикованный цепью к каменной стене. Этот монах считал, что у людей все должно быть общим, включая производство детей.

Мысль монаха была заманчивой, полезной для социализма. Будь такие монахи во главе государства, в восемь-десять пятилеток решили бы проблему заселения Сибири и Дальнего Востока активными строителями новой жизни, а уж в европейской части Союза — и задумываться нечего: даже в своем колхозе были бы заполнены все рабочие места и созданы новые — на перспективу.

Но неожиданно колхоз рухнул — прокатился по стране черный смерч перестройки. Вместо потребности появились излишки рабочей силы. Все, кто мог, покидали Слобожанщину, уезжали на заработки. Россия была под боком, туда и уезжали.

Отправлялись, конечно, и в другие страны, в ту же Польшу, но в Польше надо было согласиться, что ты человек второго сорта и не обижаться, когда к тебе будут относиться, как относится хозяин к рабочей лошади.