Предчувствия ее не обманули

– Ну, и запил… Соседка там, где я работал, была такая… – Он покрутил в воздухе рукой, а мы с Женькой глаза закатили, дядька, оказывается, не промах. – Ну, я и прельстился. А кто-то Дарье донес. Она сразу на развод. А я что? Ладно, думаю, не хочешь жить со мной, так разводись, да и не было никакой жизни из-за брата. Если бы не он, разве ж я бы загулял? Да никогда. Я ведь понимаю, женщины, они верности хотят, чтоб, значит… – Тут он еще выпил и посмотрел на нас с удивлением, будто впервые увидел.

– И вы согласились на развод, – подсказала я.

– Согласился, ага. Я, сказать по правде, к тому времени уже у Нюси месяца два жил. Хорошая женщина, и, главное, никаких тебе братьев.

– А что теперь с Нюсей? – проявила интерес Женька.

– Сын у нее вернулся. Сидел сын-то… и вот, свалился на голову, прости господи. Хуже Дашкиного брата, такой мерзавец. Все из дома тащит. Инструмент мой и тот пропил. А куда мне без инструмента? – Мы сочувственно покивали. – В общем, дал я Дарье развод, отказался, так сказать, от всего имущества, супружнице все оставив, и вот сижу теперь у разбитого корыта. Кто ж знал, что брат-то ее помрет скоро? По виду и не скажешь, что мужик хлипкий, никакой тяжелой работы сроду не знал, сидел себе, бумажки перекладывал, и надо же, помер совсем молодым.

Я полезла с очередным вопросом:

– Значит, ваши отношения с братом Дарьи Кузьминичны не сложились?

– Как они могли сложиться, если он на голову-то слабый? Даром что ученый, а голова как таз худой. Поговорить с ним было не о чем, опять же, не пьет. И Дарья с ним точно с малым дитем носится. Шуметь не моги, телевизор включить тоже, брату, видишь ли, мешаешь. А что он такого делал, чтоб ему мешать?

– Действительно, – оживилась я. – А что он делал?

– Так ничего, – развел дядя Миша руками. – Сидел у себя в кабинете с какими-то бумагами. Дарья говорила, изобретает чего-то. Только ничего путного все равно не придумал. Одна блажь. Мне сказывали, что он все к учительнице местной таскался, я-то надеялся, может, женится он, к ней уйдет. Она хоть и старше его была, но еще ничего себе женщина. А он с ней, оказывается, разговоры разговаривал. И все записывал. А то в район уедет… Всю пенсию на дорогу проматывал.

– Зачем он туда ездил?

– Кто ж знает. От него слова не добьешься. Все молчком. А Дарья шипит: не приставай к нему, дело не твое. Мое дело, видишь ли, работать с утра до ночи, чтоб дармоед этот на моей шее сидел. Да и сказать по правде, при мне он вовсе никуда не ходил и не ездил. Дома сидел, как приклеенный. Дарья-то говорила, болезнь на него так повлияла.

– Нелегко вам пришлось.

– Не то слово. Да разве ж я бы ушел, оставил Дарью-то, такую хорошую женщину, если б не этот Лева. Голова у него, как есть, набекрень была. Дарья на меня обижалась, что я о нем в деревне худое говорил. Так ведь доброго-то не скажешь. Правду люди болтали, дом-то того, да и брат с сестрой не лучше.

– Что значит «того»? – нахмурилась Женька. Дядя Миша вылил остатки водки в рюмку, выпил залпом и загрустил.

– Нечисто здесь, – произнес он зловещим шепотом.

– В смысле, грязно? – съязвила Женька, которую беседа с ним стала утомлять.

– В другом смысле, – оглянувшись через плечо и поежившись, заявил дядя Миша. – Нехорошее место. И на людей действует. С катушек люди съезжают, вот как. И не денешься никуда, дом не отпускает. Левке квартиру в селе предлагали, так он ни в какую. Ага. Хотя я бы, на его месте, бежал отсюда, только б пятки сверкали.

– То, что вы убежали, мы помним, а ему-то зачем?

– Ему-то, может, бежать не положено, – степенно кивнул дядя Миша. – Он с ними это… общался.

– С кем? – насторожилась Женька.

– Вот я скажу, а вы не поверите. Решите, что я тоже того…

– Мы поверим, – поспешно сказала я.