Преддверие бури

— Отрезать себе при огромном скоплении народа руку или ногу — вот это действительно сильное впечатление, — видя, что настроение Баррисс сразу же упало, Луминара протянула руку и крепко сжала ее за плечо. — Я не хотела тебя расстраивать. В действительности я горжусь своим падаваном.

— Я тоже, — добавил Оби-Ван и оглянулся назад. — Ну что ж, Анакин, теперь твоя очередь!

Последние слова вырвали падавана из глубин собственных мыслей.

— Что? Я? Но учитель, у меня нет никаких подобных навыков! Я никогда не тренировался и не готовился к выступлению перед толпой дикарей. В конце концов, меня учили сражаться, а не выступать на сцене. По сравнению с Баррисс любые мои ужимки…

— А тебе и не стоит равняться на Баррисс, — спокойствие Оби-Вана в общении с падаваном было потрясающим. — Но вождь ясно дал понять: он хочет, чтобы каждый член команды показал им что-либо новенькое, продемонстрировав тем самым наличие у себя души. А теперь, Анакин, настало время подняться на сцену.

Молодой человек закусил нижнюю губу.

— И я могу ни за что не ручаться?

— Полагаю, что так, — сухо ответил Оби-Ван. — Просто встань на сцене и обнажи душу, которая, поверь мне, имеется у каждого джедая.

С большой неохотой падаван поднялся с места. Сопровождаемый огромным количеством глаз как ансонцев, так и людей, юноша медленно вышел на центр усыпанного песком крута. Что же ему следовало сделать, чтобы продемонстрировать собравшимся здесь ротозеям свой внутренний мир? И как только Баррисс удалось подобное? И никто не может подсказать мне идею!

Конечно, Анакину доставило бы сейчас гораздо большее удовольствие оказаться за штурвалом звездолета, а не в центре огромной залитой светом поляны под пристальным вниманием сотни нетерпеливых глаз. Но жизнь джедая всегда полна неожиданностей: падаван понял — придется смириться. Мысли унеслись далеко-далеко, на Корускант, или еще дальше, домой, или…

Наверное, стоит вспомнить что-либо из детства. И тут на память пришла песня — протяжная, печальная, которую мама частенько напевала ему длинными темными вечерами перед сном. Песчаные бури закрывали горизонт, денег не хватало на еду, городская жизнь замирала на несколько дней, а мама пела и пела, чтобы отвлечь своего сына от темных мыслей. Ей бы понравились слова песни, которую он столько раз пытался спеть ей в ответ. За долгие годы, как он покинул мир, на котором родился, ему так и не выпал случай увидеть маму.

И вот Анакин представил, что мама стоит сейчас перед ним; ее родное умиротворенное лицо ласково ему улыбается. А поскольку помощи ожидать было не от кого, падаван постарался восстановить в памяти точную последовательность куплетов.

В тот же самый момент все окружение вокруг площадки растворилось: здесь не было ни Мазонга, ни наблюдателей-Иивов, ни даже учителя Оби-Вана. Печальная песнь разлилась по округе; она ширилась и разрасталась, принимая в свои объятия всех, каждое присутствующее здесь живое существо. Над лагерем повисло молчание.

Глава 9

Простая, парящая мелодия, которую пел юноша, разнеслась по округе, заставив восторженно замереть всех находящихся вокруг зрителей. Дети замолчали, а садаины и суубатары, которые до настоящего момента приглушенно фыркали, навострили уши и обратили пристальное внимание на центральную поляну. Мелодия неслась все дальше и дальше, через тростник и водную гладь озера, растекаясь по бескрайним просторам ночной прерии. Ни один из сидящих в качестве зрителей Иивов не понял ни слова, но сила молодого голоса и старание, с которым Анакин пытался донести до хозяев свои глубинные переживания, произвели на них неизгладимое впечатление. Одиночество, сквозившее в песне, было понятно без всяких слов. И даже несмотря на несоответствие ритму и музыкальному стилю привычным песням алвари, Иивы были в восторге.

В какой-то момент Анакин, наконец, осознал, что настала пора закругляться. Юноша издал последнюю ноту, а затем замер и принялся наблюдать за реакцией зрителей. Сначала послышался свист, затем шипение, а после того — бурные аплодисменты, переходящие в овацию. Кажется, падаван должен быть доволен, но вместо того чтобы раскланяться и поблагодарить присутствующих за внимание, он поспешил, опустив голову, к своему прежнему месту. Щеки Анакина пылали, а лицо выражало такой стыд, будто он был готов провалиться под землю. Кто-то одобрительно постучал по его спине. Оглянувшись, молодой человек заметил Булгана, чей внешний вид лучше всяких слов говорил об испытываемых чувствах.

— Прекрасные звуки, мастер Анакин, прекрасные звуки! — подняв руку к ушной впадине, он добавил: — О да, ты доставил удовольствие каждому алвари.

— Неужели? — спросил Скайвокер у человека, сидящего по правую руку.

К своему величайшему удивлению падаван отметил, что учитель также не скрывает своей радости.

— Каждый раз, когда я думаю, что разгадал твою природу, Анакин, — произнес Оби-Ван, — ты преподносишь мне новый сюрприз. Я и понятия не имел, что ты обладаешь такими вокальными данными.