Преддверие (Книга 3)

Сказано было печально и просто: так говорят о потере, с которой время уже помогло примириться.

...Вспомнили нескольких общих знакомых по Санкт-Петербургу: новости оказались по большей части невеселы как для Иды, так и для Вишневского. Но, наперекор этому, настроение, овладевшее всеми тремя участниками разговора, не было подавленным (даже Тутти как-то мгновенно переменилась - то ее таинственное значение, о котором только что думал Вадим, казалось, отступило - и между двумя разговаривающими взрослыми по аллее шел сейчас обыкновенный оживленный ребенок)...

О мертвых хотелось говорить как о живых, вспоминали о премьерах и выставках "Мира Искусств", заговорили о Париже, о школе, в которую Вадим оформлял сейчас Тутти... обо всем, кроме продолжающейся на родине войны.

- Когда мне можно будет увидеть Вас, Ида?

- Вы можете позвонить мне по телефону в пятницу. Вот моя карточка. Или, если хотите, Вы могли бы встретить меня завтра на площади Сен Сюльпис. В час.

- Это было бы чудесно...

- Вы меня отыщите в сквере у фонтана - он тоже со львами... Я бываю там почти каждый день - очень люблю эту площадь: она такая тихая, даже голуби спокойно ходят по мостовой... И люблю бронзовых епископов - они хранят тишину этой площади. Удивительно, до чего много таких мест в Париже. И знаете, странность: я давно запомнила одну девушку, которая тоже часто там бывает. Я почему-то сразу подумала, что она русская. Светловолосая, похожая скорее на парижанку. Один раз я подошла к ней - и спросила, который час. Она ответила, взглянув на меня своими дымчато-серыми холодными глазами, как мне показалось - с недоброй насмешкой. И тут, представьте, Вадим, к ней подошла цыганка, самая обычная, каких много по вокзалам, молодая цыганка в пестром тряпье. Они быстро перебросились парой фраз по-цыгански, и та ушла. Я спросила: "Простите, мне показалось, что Вы - моя соотечественница. Я не ошиблась?" Вадим, было очень странно видеть ее разговаривающей так... коротко с цыганкой, она выглядела девушкой из хорошей семьи, я не могла бы тут ошибиться... Она улыбнулась одновременно детски веселой и жестокой улыбкой и ответила - глядя на меня в упор, как стреляя: "Черт возьми, напомните, в каком кабаке мы вместе подавали?"

- Ида!

- На коленях у нее лежал Верлен. Поверьте, я не ошиблась, Вадим. У нее необыкновенно приятное лицо. Но странно: я еще и до того, как пыталась познакомиться с ней, всегда чувствовала непонятную тревогу. Чувствую и сейчас, как будто щемит сердце. Вероятно, больные нервы.

21

"Как дожить до завтрашнего дня - нелепо, странно, смешно, но отчего мне кажется сейчас, что именно ее образ я, сам того не зная, пронес через войну... Ведь это не так, но сейчас мне уже кажется, что это так... Ведь я же не двадцатилетний Сережинька Ржевский (последний раз Вадим видел Сережу летом 1919 года...), в конце концов, мне не по возрасту уже кидающая то в жар, то в холод мальчишеская дрожь... Почти религиозный трепет: когда-то это было со мной, но, по крайней мере - до первой из двух пройденных мною войн... "Как дожить до завтра" - каково? Для гимназиста - уместно... Ни с того ни с сего, как снег на голову - роковая страсть? Бред какой-то... Просто ударила в голову память дореволюционного мира... И маленькая частичка этого мира - Ида Белоземельцева, тогда почти подросток, самая обыкновенная девочка-екатерининка, каких можно встретить в каждой второй дворянской семье Петербурга..."

...И когда это "завтра" наступит, он просто посмотрит на Иду Белоземельцеву трезвыми глазами: жаль, но ничего другого быть не может подобные порывы продолжительны только у гимназистов.

22

- А я принесла кое-что интересное для Вас, - Ида вынула из сумочки и протянула Вадиму какую-то небольшую книгу. - Думаю, Вам это должно быть интересно...

- Что это? - с улыбкой спросил Вадим, принимая книгу из обтянутой серой перчаткой маленькой руки.

...Это был карманного формата сборник во вполне аполлоновском духе: блеклый четырехугольник греческого орнамента на обложке, силуэт увитой полынью амфоры под блеклыми же буквами названия: "?????????"8. Снизу "Москва, 1915". Сверху - стилизованными под греческие буквами...

Евгений Ржевский. Вадим вздрогнул.

- Боже мой! Неужели это - стихи Жени Ржевского? Но ведь он, кажется, их не издавал...

- Посмотрите внимательнее.

- Скоропечатня Левенсона? Тогда понятно. Частный заказ.

Перед глазами Вишневского возник странный псевдоготический домик в Трехпрудном переулке, домик с линией символических репейников по фасаду. Вадиму только один раз довелось побывать в этой скоропечатне, по какому-то, сейчас и не вспомнишь, какому делу, но дом отчего-то запомнился...

- Я не дам его Вам с собой - мне очень не хотелось бы с ним, даже ненадолго, расставаться, но сядем здесь, и Вы почитаете...

- Но ведь Вы соскучитесь, пока я буду читать, Ида? - открывая книгу, спросил Вишневский, когда они сели на белую скамью под старым королевским каштаном.